Почти как у Шарля Перро.

[Tornaul]

Дорогие мои друзья-коллеги, уважаемый Андрей.

 

     Тут решил вас развлечь очередным многословным поносным бредом, который публикую в текущем сообщении.

     Если здесь, в удобной для всех беседке, кто-то  получит от него удовольствие и прекрасно проведёт время - я почту это лучшим из своих достижений на страницах данного форума и в общении с вами.

 

       P.S. - Постарайтесь не сравнивать со всем вам известным российским мультсериалом, к которому я очень хорошо отношусь, но совершенно на него не ориентировался, как и не помню его. Сюжет не имел и не имеет с ним ничего общего.

 

       P.S.2 - Можно зачитывать стрессоустойчивым детям 10+ .

 

 

 

 

 

 

К Л А С С Н А Я    Г Л А Ш Е Ч К А

 

 

Спойлер

 

– Сволочь, чтоб у тебя все перья выпали, – сонно пробормотала Анна, услышав надрывный крик петуха.

Тот с наслаждением оттягивался и самозабвенно надсаживал глотку, явно давая понять всей окрестности, что он проснулся и в ближайшие полчаса затыкаться не собирается.

Немного полежав в постели, разглядывая в утренней полутьме большое пятно от протечки на побелённом потолке избы, Анна спрашивала себя, не хочется ли ей сегодня супа из петуха. Затем она нашарила босыми ногами тапки, подошла к кадушке с водой и, зачерпнув черпаком холодную воду, долго и жадно пила, гася сухость в горле и отсрочивая неприятную бытовую суету. Затем, с опаской подошла к кровати дочери. Девочка разметалась по-диагонали на большом пружинном матрасе, раскидав в стороны непокорную рыжую шевелюру, зажав стальным зажимом за шею несчастного Пантелеймона. Матерчатые глаза тряпичного кота молили о пощаде и даровании шанса сдохнуть.

Мать нежно поправила сползшую с кровати ногу Глафиры, привычно уклоняясь от пущенной в её сторону пуховой подушки: любимая дочь в бессознательном сне – непредсказуемая опасность для окружающих. Ещё раз любовно посмотрев, как ненаглядное чадо выводит нослой немузыкальные рулады, могущие конкурировать с криками горлодёра за окном, Анна надела высокие сапоги, взяла ведро да полотенце и вышла в сени.

Во дворе был слышан гомон скотины, разбуженной воплями истеричной птицы. Анна подоила коров и выпроводила их со двора аккурат в собираемое пастухом на главной дороге стадо, задала корма свиньям, овцам, посетила курятник, подавляя в себе желание огреть гордого собой потрёпанного петуха ведром по голове.

Впереди был ещё один бесконечный, полный хлопот и растрачиваемых нервов день.

 

 

Солнце уже поднялось и медленно целеустремлённо собиралось добраться-таки до зенита, когда Глафира разлепила сонные веки. На детской мордашке изобразилось недовольная гримаска. Ещё повалявшись какое-то время для порядку, Глаша прислушивалась к своему внутреннему «я», которое всё настойчивее требовало только одного: еды. Попрыгав немного для аппетиту на пружинном матрасе, Глафира занялась исследованием того, что сегодня с утра послал Бог. Бог в лице матери послал сегодня замечательные ячменные лепёшки, два яйца, душистые пирожки с разной начинкой и здоровенный чугунок вкусно пахнущей каши. Всё это было сложено на большом деревянном столе посреди горницы и заботливо накрыто цветастым полотенцем, чтобы не остыло.

Для шестилетнего ребёнка, Глафира была вполне самостоятельной – она могла уже сама заплетать себе косички. Плотненькая, крепенькая с круглой любознательной мордашкой и с торчащими во все стороны непокорными огненными волосами, девочка никогда не унывала, и почти всегда знала, чего хочет. Мать только озабочено вздыхала каждый раз, когда чересчур деятельная дочь реализовывала одну свою идею за другой. Результатом одной такой было размытое пятно протечки на потолке – Глафира играла на чердаке в ветеринара. Затащенный туда поросёнок Проська, от ужаса напускал небывалое количество луж, и был спасён примчавшейся на истошные крики Анной.

Позавтракав, Глаша оставила после себя наполовину выеденный чугунок, скорлупки от двух яиц, две чудом спасшиеся лепёшки и заметно обедневшее блюдо с пирожками.

Натянув на себя ботиночки, и накинув красный плащик, подаренный бабушкой, не чаявшей во внучке души, правда, исключительно только на большом расстоянии, Глафира вышла на крыльцо и с интересом окинула взором окрестности.

Гомонящий за секунду до этого двор, накрыла тишина. А ещё через три секунды гомон грянул с новой силой, но уже по-другому. Утки, гуси и прочая птица, топча друг друга, ломанулись обратно в птичник. Огромный индюк, ковырявшийся в навозной куче в поисках самых изысканных червяков, застрял в кустах и, потеряв надежду освободиться, замер там, распушив хвост, и прикинулся частью растительности. Будка с собакой опустела за миг до того, как туда спряталась жирная свинья Нюрка вместе со всем своим выводком. Козёл Дуремар, попытался было, просясь, всунуть туда бороду, жалобно проблеяв, но был беззастенчиво выпихнут взашей, после чего от отчаянья взбежав по стене, лёг, пригнув голову и притаившись на крыше сарайки. Три разноцветные кошки, на время забыв свои разногласия с мышами, попросили их потесниться, дружно спустившись к ним в подвал, и теперь все вместе выглядывали оттуда вытаращенными в ужасе круглыми глазами.

Разочарованно оглядев пустующий двор, Глафира со скучающим видом поплелась на улицу, волоча за собой в пыли за резинку большую разлапистую рогатку – в поле без рогатки – день насмарку…

 

 

Анна стирала простыни, стоя в реке босыми ногами, высоко заткнув по бокам за пояс подол своей длиннополой юбки. Она мрачно поглядывала на небольшой водоворот, который кружился неподалёку от неё чуть выше по течению. И то, что в нём плавало и вращалось, Анне определённо не нравилось. Она с опаской посмотрела на только что отстиранную половину простыни и с сожалением, на ту половину, которую ещё не постигла та же участь.

Внезапно, взгляд её отвлекло непонятное движение на холме. Подняв руку козырьком к глазам, с тяжёлым нехорошим предчувствием женщина напряжённо всматривалась вверх против солнца, на то, как с протяжным громким мычанием с холма прямо вниз в разные стороны в панике разбегаются коровы. Непутёвый пастух, страдальчески заламывая руки и хватая себя за вихры, матерился и сыпал проклятья куда-то туда, дальше за вершину холма. Последние бурёнки из поспешной рысцы, переходя в истеричный галоп, прыснули в стороны, давая дорогу появившейся на холме фигуре.

Анна горестно выдохнула, не обращая внимания, как первая партия коров, уже перебираясь на тот берег, втаптывает в илистое дно уплывшие разом вниз простыни. Женщина по-прежнему смотрела вверх: на холме, радостно маша матери только что применённой рогаткой, замерла счастливая Глафира. И вот последняя уже радостно прыгает вниз по кочкам в развивающемся испачканном плащике, красным пятном, выделяясь на фоне зелёного травяного покрова.

– Господи, зачем ты допускаешь Дьявола в Паству твою и в моё стадо! – взывал пастух, обращая молитву к небу. Но толи небо в этот момент было закрыто с перерывом на обед для всех работников умственного труда, толи на этот день профсоюз пастухов не выплатил все членские взносы в небесную канцелярию, или у Всевышнего были хлопоты в другом своём стаде, в котором он должен был присутствовать лично, но красный дьявол беспрепятственно проскакал мимо и бросился в объятия матери, выбежавшей к нему навстречу, обнять свою дочь…

– Глофа! Где же ты так извозякалась?! – строгим голосом воскликнула Анна.

– Мама. Побежали, догоним их! – крикнула Глафира, обнимая мать и поспешно показывая пальцем той за спину, туда, где в густых зарослях ивняка скрылась последняя тёлка, дезертировавшая на тот берег.

– Зачем? – затребовала Анна, пытаясь заглянуть в лицо хмурящей бровки дочери.

– …Её надо облить святой водой и покрестить, – бормотал пастух, тряся перед собой пальцем в сторону матери с дочерью, но ни к кому конкретному при этом не обращаясь. – Ребёнок не может быть таким! Покрестить! … или высечь хворостиной… А лучше вызвать экзорциста и отдать в собачий приют!

– Не надо никого догонять, солнце моё, – нежно проворковал мать, потираясь своим носом о вздорный носик дочки. – Видишь? И дядя недоволен. Почему дядя недоволен?

– Я хотела ему помочь, – грустно пробормотала Глафира, стараясь не смотреть на пастуха.

– Как ты хотела помочь? – усмехнулась Анна.

– Его никто не слушался – коровы разбрелись. Он щёлкал по земле кнутом, но к нему совсем никто не стал подходить. Тогда я немного… п-п-помогла им слушаться дядю…

– Как? – с замиранием переспросила мать.

– Рогатой!... И камешками, – опять покраснела Глофа. – Но пару раз попала в дядю.

Тут только Анна заметила большой красный отёк на лице «дяди», оттеняющий часть левой скулы пастуха.

– Как нехорошо, – целуя дочку в носик, проворковала Анна. – А если бы дядя заплакал?

– То мы бы ему сказали: «Не плачь! Ты же мужчина!»

Пастух взвыл и, сплюнув в реку, побрёл по воде собирать своё, эмигрировавшее в соседнюю область, стадо.

Анна, оглядевшись в поисках простыней, в сердцах махнула рукой, взяла дочь за руку и повела в деревню.

 

 

 

Спойлер

 

– Анна! Опять твой террористический отряд перерубил все мои огурцы палками! – прокричала тётка Наталка, опираясь на свой забор – сердитая и вредная соседка из дома через улицу.

– Это была сабля, – честно призналась Глафира.

– Да хоть оглобля! – надрывалась Тётка Наталка. – А моя Найда?! Ты на мою Найду посмотри, Ань!  Она боится из конуры нос высунуть. Сидит там, забившись в дальний угол, и я даже за цепь не могу её оттуда вытащить. Твоя дрессировщица кормила её моими свеженарубленными той же саблей огурцами. У собаки на лицо… на морду стресс и полное огурцовое отторжение со всеми вытекающими.

– У неё был грустный и голодный вид. Я думала, она болеет. А огурцы – вкусные и полезные, – совсем тихо пробормотала Глашка.

– Я даже понять не могу, как эта твоя Айболит в юбке, Ань, смогла в мою Найду столько огурей запихать? Моя привередина иногда даже колбасу отказывается у меня брать… А мне то, Ань, что теперь делать? У меня урожая опять нет. Надо на стол накрывать, салат делать, а собирать нечего. Придётся у тебя брать.

– Бери, конечно, – покорно согласилась Анна и вздохнула.

Тётка Наталка, только этого и ждавшая, подхватила уже приготовленные вёдра и перебежкой припустила через пыльную дорогу во двор Анны, к тёмному сараю, привычным жестом распахивая дверь и нагибаясь над разложенными на полу овощами.

– Ой, Ань. Я у тебя ещё помидоров прихвачу, а то у меня совсем не вышли, – сказала соседка, выходя со двора и проходя мимо ожидающей возле открытой калитки Анны с дочерью. В вёдрах соседки, доверху наполненных самыми крупными огурцами, сверху красовались большие сочные помидоры, ярким пятном притягивая взгляд.

Дождавшись у калитки соседку и, даже не взглянув в её сторону, пропуская ту мимо себя, Анна огляделась в поисках дочери. Оказывается, Глафире посчастливилось раздобыть выскочившего на улицу козлёнка из соседнего дома. Счастливая девочка, уже сгребла горемыку в охапку и пыталась надеть тому на шею через голову широкую воронку для ссыпания картофеля. В итоге, козлёнок стал походить на какого-то графа.

– Что ты делаешь, Глофа? – спросила Анна, поспешно отбирая жертву у своего агнца, и тем самым спасая агнца пасхального.

– Играю. Я – Алёнушка, а он – мой непослушный братец Иванушка. Он меня не слушался, козёл, напился из копытца и сразу же «окозлел» на всю голову.

– А воронка?

– Это я надела ему на голову, чтобы он больше не смел пить из копытца, – гордая своим изобретением, пояснила Глафира.

– Он с этим воротником вообще не сможет пить. Ниоткуда.

Глофа задумалась.

– Вот если бы я одела её ему раньше, то Иванушка не превратился бы в козлёночка, и был бы у меня брааатик.

Анна покачала головой, выпуская на дорогу парнокопытное, освобождённое от лишней новоприобретённой детали гардероба. Козлёнок недоверчиво ткнулся носом в ладошку Глофы и поскакал прочь.

– Всё-таки он стал гораздо лучше после того, как попил из этой лужи, – удовлетворённо пробормотала девочка, которую Анна затем потащила во двор.

Во дворе Анну поразила гнетущая тишина. Двор выглядел вымершим. Она подняла голову и встретилась глазами со взглядом головы Дуремара, выглядывающей и свисавшей сверху с крыши сарайки. Анна вздрогнула, замотав головой, потом вздохнула, опять покачала головой, и, строго-настрого запретив Глафире покидать пределы двора, пошла в дом готовить обед, унося с собой на всякий случай рогатку.

Оставшись одна, Глофа скептически оглядела всё вокруг. Опять пустой двор. Опять скучища. Она прислушалась. Казалось, вместе с ней замерло всё. Не слышно было похрюкивания свиней. В коровнике было тихо – но это нормально: Пломба «со подругами» ещё не пришла с выгула. Притаился птичник. Даже птицы на деревьях, буквально, замолкли вблизи двора, чувствую подсознательную необходимость схорониться. Вспомнив про своего друга Демона, Глофа кинулась к конуре, сунула туда голову и разочаровано вылезла назад: в будке никого не было. Наверно, Демон благоразумно отправился в свои дневные путешествия – навестить знакомых в остальных дворах, обменяться новостями, пожаловаться и полаять на судьбу.

Солнце, перевалившее за полдень, припекало нещадно. Красный плащик был скинут на поленницу. Сначала Глафира ползала по двору в поисках муравьёв. Последний раз она заприметила их гнездо неподалёку от распилочных козел. Второе гнездо было около забора рядом с навозной кучей. Полдня вчера Глафира потратила на обучение муравьёв одного муравейника, втолковывая им расположение другого. Был составлен стратегический план-вторжение. Всем особо толстым муравьям была объяснена боевая задача. Всех их поочерёдно носили в расположение вражеского лагеря и показывали для анализирования количество сил вероятного противника, с ними запоминали дороги для наступления, планировали доставку дополнительных сил, обозов, продовольствия, решали в долгом диспуте, куда оттаскивать раненных и прочее. В соответствии с планом была разъяснена необходимость захватить все плацдармы, откуда противник в будущем мог произвести разведывательные и наступательные действия. Была дана установка к вечеру следующего дня, то есть сегодняшнего, захватить муравейник противника, взять в плен вражескую царицу, а остальных врагов в плен не брать и есть на месте. По завершению операции решено было воздвигнуть над поверженным форпостом победное знамя (для этой цели Глофа пожертвовала свой цветастый носок).

В общем, на подготовку было потрачено полдня. Штурм был назначен на сегодня «на после обеда», но уже сейчас Глафира с огорчением обнаружила, что муравейник полностью покинут, и только последние особи, вереницей несущие куколки, поспешно скрывались в высокой траве.

 Такого подлого дезертирства никто не мог себе представить. Глаша ещё раз попинала для верности ботиночком пустующие муравьиные норки, и пошла проверить своих друзей – «свинюшек». Вообще заходить в дворовые постройки, в такие как птичник, свинарник, коровник и в прочие без разрешения и в одиночку Глафире было строго-настрого запрещено. Глофа вдруг озабочено поморщилась и ощупала через платье попу – свежо воспоминание от хворостины. Но ведь никто не отменял возможность встретить друзей вне их домиков.

Глаша обошла полностью двор, оглядела все лужи и места в тени, где любили валяться свиньи, посетила огород – туда обожал прокрадываться через ограждения Дуремар, слазила с риском для жизни и для попы на поленницу в поисках кошек – ни души. Зато на третьем круге при обследовании двора, счастье улыбнулось девочке: петух Заткнись исключительно по недалёкости ума, удивившись большой плотности птичьего населения в птичнике в такой солнечный день, гордо вышел наружу обследовать свои окрестности. Обрадовавшись отсутствию своего недруга индюка, Заткнись склонил свою наполовину плешивую голову набок, выцеливая в пыли какого-то жука, как вдруг нос к носу столкнулся с прогуливающейся Глафирой. Счастью последней, как и ужасу первого не было предела. Глафира радостно завизжала, петух суматошно заорал, забыв о жуке и способности хоть немного, но летать. Вся орущая группа принялась описывать круги по двору, поднимая гомон и клубы пыли.

На крики выскочила Анна. Увидев дочь живой и здоровой, и моментально разобравшись в ситуации, она увлекла за собой упирающуюся Глофу в дом, оставив Заткнись в затруднительном состоянии «застрявшим в кустах», на гране психического истощения, часто моргающего и нервозно дёргающего головой. Здесь же Заткнись, наконец, нашёл индюка Борьку и обрадовался тому как родному. Оба понимающе поглядели друг на друга и забились поглубже в заросли.

Остаток дня Глафира провела возле матери. Это был насыщенный день для обеих. Глофа успела порвать скатерть, разрисовать шторы сажей, рассыпать крУпы, вырезать из фамильных фотографий бабушку, разделив её с дедом и чуть при этом не обезглавив последнего, ошпарить (несильно) руку, залить пол опрокинутой кадушкой, в которой до этого утопила утюг, как месть за ошпаренную руку.

Анна выбилась из сил, не успевая сделать и половины намеченных дел и прибавив себе с Глашкиной помощью ещё кучу дополнительных. Понимая, что назавтра необходимо сделать раза в два больше, мать чётко решила, что Глафиру надо отправить куда-то под чей-нибудь присмотр. Но вопрос «чей» был самым нелёгким из вопросов. В деревне Глашку слишком хорошо знали. Знали все и все обходили стороной.

Все энтузиасты, которые верили в свои возможности и педагогические способности, в непогрешимость детей и в превосходство силы, опыта и разума над наивностью и слабостью юного возраста, после общения с Глафирой давно поплатились за доверчивость и собственную наивность, разорительными расходами, лёгкими и не очень увечьями и потерей веры в детскую чистоту.

Деревенские дети сторонились Глофы как чумной. Каждая такая встреча или игра, казалось, успешно и наивно начинавшаяся, заканчивалась какими-нибудь непостижимыми по своей невозможности и противоестественности событиями, центром которых становилась Глашка, повергая всех участвующих детей в ужас и понуждая спасаться бегством. Никто не был способен предугадать того, что может придумать мозг девочки в следующий момент. А тот работал и старался без устали, без перерывов на сон и обед, выдвигая одну неординарную идею за другой.

Таким образом, найти в пределах деревни кого-то, с кем можно было оставить дочку, не представлялось реальным. Анна приуныла. Но внезапно, вспомнив, она улыбнулась. Ну, конечно же! Мама! Безусловно, бабушка внучку любила безумно. Пожилая женщина видела в Глашке себя в молодости и много черт от своего покойного мужа, глашкиного деда, человека решительнейшего, в своё время командовавшего полком. Но, разумеется, находиться долго в обществе внучки, бабушка не выдерживала. И тем не менее… «Ничего, – решила для себя Анна. – Родная кровь, родная внучка. Поворчит да перестанет. Должна помогать. Стерпятся, слюбятся».

Вечером, читая дочери на ночь сказку (Глашка безумно любила книжки Шарля Перро, особенно «Красную Шапочку» и «Спящую красавицу»), мать прервала чтение: «Слушай, Глафира. А давно ты не гостила у бабушки. Завтра к ней и отправишься». Глашка, просияв, согласно закивала головой: «Я надену на себя свой красный плащик и буду как Красная Шапочка. Читай дальше, мам»…

 

 

                Утро началось как всегда с петуха и с пожеланий ему скорейшей противоестественной смерти, желательно, от удушья. Ночью этот идиот два раза устроил всеобщую побудку по причине своего контуженного биоритма.

Анна вышла на крыльцо, с наслаждением смачно потягиваясь. День с утра выдался замечательным, солнечным. Гомон птичника и проснувшихся постояльцев других дворовых построек возвещал о том, что все уже давно разбужены неугомонным петухом, который третий раз за сегодня объявлял всем «наступление утра», и на этот раз, наконец, не ошибся. Вся живность своим шумом давала понять, что её, Анну, ждут и крайне скучают. Постояв немного, наслаждаясь приятным солнцем, прозрачностью воздуха и радостной утренней трескотнёй птиц на ветках, она вернулась к своему ежеутреннему дежавю.

                …Глафира, на ласковые материнские призывы проснуться, разбросала одну за другой подушки, одеяло, швырнула Пантелеймона, и, за отсутствием ещё чего-либо метательного, так и не просыпаясь, завязалась узлом, подсознательно приготовившись держать оборону насмерть. Анна вздохнула, подошла к кадушке, зачерпнула ковшиком воды, и какое-то время жадно пила, отходя от утренней суеты, грустно поглядывая на дочь. Затем, подойдя к кровати, тонкой струйкой пролила содержимое ковшика аккурат на сонную детскую мордочку. Раздался визг и возмущённый вопль Глафиры: «Ну, Маааам!».

– Вставай, соня, – улыбнулась Анна. – Завтрак на столе. Тебе идти к бабушке. А у меня ещё целая куча работы. Давай, цветочек, вставай, а то я тебя ещё раз полью.

                Зная, что у матери за этим не задержится, Глаша, что-то ворча себе под нос, привстала, потянулась и, сонно нащупав тапки, поплелась, не разлепляя глазиков одеваться.

                После завтрака оказалось, что Анна уже сложила в маленький рюкзачок Глашкины вещи, бутерброды и вкусную выпечку – подарок для своей матери.

                Сама Глашка облачилась в тёмные штаны и куртку из плотной ткани, на пояс справа пристегнула свою неотъемлемую рогатку и мешочек для камней. С другой стороны приторочила охотничий отцовский нож в ножнах, который на ней смотрелся, как заправский меч. Поперёк всей это амуниции Глафира нацепила через голову солдатскую фляжку, которую наполнила водой из кадушки. Внимательно осмотрев себя, Глашка удовлетворилась тем, как уже вооружена до зубов, словно женщина-головорез, настолько, что в зеркало посмотреть страшно, чтобы не «обгадиться от страху». После чего Глафира умиротворённо подошла к вешалке, сняла свой красный плащик с капюшоном, подарок бабушки, и нахлобучила на себя поверх всей этой красоты.

– Куда ты так закуталась? – удивилась мать. – На улице жара, а ты оделась, как капуста, да ещё плащ напялила.

– В лесу прохладно, того гляди, дождь пойдёт. А я так на Красную Шапочку похожа, – парировала Глафира, надевая рюкзачок, а после, залезая на лавку перед печкой, сняла со стены маленькую корзинку.

                Мать посмотрела критически и одновременно умилённо на чадо да махнула рукой: пускай идёт, как хочет. Всё-таки, лес. А станет жарко – разденется, чай, не маленькая. Коль попробовать переубедить Глашку, так проще дождь шаманами вызвать. А так и бабушке будет приятно увидеть внученьку в своём подарке.

– Корзинка-то тебе зачем? – улыбаясь, спросила Анна.

– Как же? Я в неё грибы собирать буду и ягоды. А ещё пирожки переложу из рюкзака. А горшочка масла не дашь?

– Ещё чего выдумала. Масло у бабушки есть. А для сходства с Красной Шапочкой хватит тебе пирожков в корзинке. Воду захвати.

– Уже, – Глашка важно продемонстрировала фляжку.

                На крыльце мать ещё раз чмокнула дочь в курносый нос, и помахала ей рукой.

– Передавай бабушке привет. На дороге – не хулиганить. И помни, я тебя либо заберу сегодня вечером, либо завтра с утра, – крикнула Анна.

                Глашка пересекла пустой притихший двор под чутким присмотром Дуремара с крыши сарая, открыла калитку, вышла за околицу и пошла по главной улице. Те соседи, что выглядывали в тот момент через забор на главную улицу села, с опаской провожали взглядом вооружённую до зубов Глафиру, грозно размахивающую корзинкой, пока не убеждались, что та далеко миновала границы их участков. Дорога, по которой шла Глашка, вывела её из села, где от утрамбованной грунтовки ответвлялась узкая тропинка, ведущая через поле и лес дальше, вплоть до домика, где и жила вдова покойного лесника – бабушка Глафиры.

 

 

 

 

* * *

 

 

Спойлер

 

Серый не спеша вышел на поляну.

Хотелось есть. В желудке бурчало. С утра поймал пару замешкавшихся мышей в поле и у ручья среди корней проглотил медитирующую в позе лотоса лягушку, самозабвенно вслушивающуюся, как после вкусной стрекозы где-то внутри себя одна за другой открываются чакры.

Не выспался. Среди ночи в ближайшем селе начал орать какой-то сумасшедший петух, разбудивший и перебаламутивший всех сельских собак. Ещё полчаса лай катился по окрестностям, то затухая, то оживляясь с новой силой. Серый пытался заснуть, меняя кусты, под которыми лежал, один на другой. Спустился в овраг. А потом поднялся на холм, сел и завыл, глядя на большой сияющий диск над селом, чем довёл собак до полнейшего исступления. Той ночью буквально все в селе проклинали петуха.

Сейчас Серый рассчитывал подойти поближе к селу. Возможно, что-нибудь подвернулось бы стоящее. Может, это заблудшая в сторону от стада утка или гусь. Возможно, этим стоящим стала бы какая-нибудь дурёха курица, закопавшаяся в навозе у забора на краю села. Могло бы попасться что-то и покрупнее, но риск себя не оправдывал. Серый знал: брать что-то у человека надо только незаметно, иначе, это может статься в дальнейшем ценою равной в жизнь. Даже в случае удачи такой охоты, человек ничего никогда не забывает и не прощает. Поэтому на этот раз решение «подойти к селу» было продиктовано крайней нуждой: в окрестностях не было ни кабанов, ни оленей. Зайцы, и те хоронились как могли. Странное село. Даже охотники не наводили такого шороху на окрестную фауну. «Что-то тут не чисто», – думал Серый.

Он спустился овражком в длинный лог. Тут проходила тропинка, ведущая напрямую в село. По ней Серый и затрусил по направлению к жилью. Он услышал, как там, в селе, пастух ведёт своё стадо на выпас в луга. Коровы – нет. Это не для нас. Корову нам не простят. Серый надеялся, что ему попадётся тот мерзкий петух – вот кого бы он сожрал с удовольствием, и нет, даже просто придушил с наслаждением.

Серый был крупным, мощным волком-трёхлеткой. С сильным телом, покрытым богатой красивой шерстью переливчатого серо-чёрного окраса. С удивительной пышной гривой, несмотря на лето, и великолепным белёсым хвостом. Немало волчиц были бы счастливы связать свою судьбу с сильным волком-красавцем, спокойным, в меру опытным и рассудительным. Но пока что Серый был свободен от семейных уз, хотя был бы не прочь примкнуть к своим, начать строить внутри-клановые и семейные взаимоотношения.

Серый насторожился и поднял голову. Его уши, как локаторы развернулись в сторону необычного шума, а ноздри с силой втягивали воздух, прокачивая через носовые пазухи огромные объёмы обрабатываемых оттенков запахов. Человек. Здесь. Совсем рядом. Идёт сюда. Детёныш. Неет! Серый отнюдь не был тупым, кровавым, беспредельщиком. Тронуть Человека, тем более, ребёнка – неет, никогда. Это сразу же подписать себе смертный приговор. Поэтому, Серый сошёл с тропы, и, пригнувшись, притаился в кустах.

По тропинке шла девочка в красном плаще. На спине рюкзачок, в руке корзинка. Но нет. Не только корзинка. И не просто шла. Корзинка была надета на руку, а девочка сжимала в руке какую-то рогатину с ремнём. И не шла по тропинке степенно, как обычно ходят двуногие, а как-то странно перемещалась зигзагами, перебежками. Серый удивился: сомнений быть не могло – девочка охотилась. Недоумению волка не было предела: никогда человеческие отпрыски в столь юном возрасте себя так не вели, а уж самостоятельно охотиться – так такого просто не может быть.

Тут девочке что-то показалось, и она внимательно стала приглядываться к кустам, как раз в которых засел Серый. Крадучись, она двинулась к ним, и Серому стало не по себе. «Она не может его видеть. Не мо…»

Что-то с силой просвистело у него над головой, и огромная щепа коры с брызгами древесной трухи отскочила, отбитая от сосны позади волка. От неожиданности Серый взвился в воздух и выпрыгнул на тропинку. Но вместо того, чтобы дать стрекача, он замер как вкопанный. Потому что реакция странной девочки не вязалась с никакими представлениями Серого о людях и об их щенках. Ненормальное дитё, казалось, было не только не напугано и не удивлено внезапным появлением волка на дороге, но, напротив, как будто оно так и ожидало этой встречи. И вот оно уже взяло волка на прицел своей рогаткой, а это уже Серый, благодаря своей потрясающей интуиции, уловил и благоразумно не стал делать попыток к резким движениям.

– А вот и ты! – к удивлению Серого, ребёнок, похоже, даже обрадовался такой нежданной встрече. – Я уже думала, что тебя так и не встречу. А ты тут как тут.

Серый молчал, внимательно вглядываясь в сумасшедшее дитя, разговаривающее с ним, сам не смея при этом шелохнуться.

– Ну, давай, начинай узнавать, где живёт моя бабушка, – продолжала взывать непонятная девочка, призывно качнув натянутой рогаткой в сторону волка.

И тут Глашечку (а это, безусловно, была она), осенило:

– А… Ты же сначала должен спросить меня: «что ты несёшь в корзинке, девочка?», – вспомнила она.

– Ну, смотри, – Глафира отложила в сторону рогатку и, поставив корзинку на землю, откинула, полотенце, прикрывающее её содержимое. Серый и так уже знал по аппетитному запаху, исходящему от корзинки, что там лежат бутерброды с колбасой и пирожки.

– Это пирожки. Их я несу бабушке. Поэтому тебе дать не могу. Но вот бутерброды мне сделала мама на дорогу. Это мы с тобой вполне можем разделить, – девочка достала из корзинки бутерброд с колбасой и метко бросила Серому под лапы, а второй принялась есть сама.

Серый осторожно нагнулся к тому, что упало прямо перед его носом. «Наверняка, какая-нибудь пакость от двуногих, – подозрительно подумал он, с силой втягивая воздух. – Отравлено. Подделка под мясо. Что-то от мяса кабана, что-то от коровы, яйца, молоко, ещё какие-то странные составы, но всё ненастоящее… Но… Пахнет вкусно».

Серый хотел есть. Вроде, съедобно. Вон, эта ненормальная уписывает за обе щёки. Желудок предательски заурчал.

Серый с опаской, не отводя исподлобья подозрительного взгляда с девочки, лизнул колбасу, затем осторожно, одними губами, подхватил прохладный, сладкий ломоть нежной, розовой колбасы и отправил себе в пасть. Сам не заметил, как проглотил. Потом понюхал: хлеб сильно пропитался вкусом колбасы, потому тут же отправился следом, за колбасой. Серый облизнулся и с надеждой посмотрел на Глашечку.

Та, задумчиво жуя свой бутерброд, сунула руку в корзинку и извлекла ещё один такой же. Серый слабо вильнул хвостом, не веря такому счастью. Чуть взвесив съестное на руке, Глашка метнула его Серому. На сей раз, Серый не раздумывал долго, и расправился с бутербродом быстро. Глашечка достала очередной. Его Серый поймал налету, положил в пыль и слопал по частям. Волчья гордость была забыта. Серый махал хвостом и подскуливал.                 Он больше не ломал голову над тем, что есть эта странная, не увязывающаяся ни в одно из представлений о Человеке, девочка. Он хотел только одного: «Дай же мне ещё этот чудесный предмет, который ты достаёшь из своей корзинки, и я сделаю всё, что ты захочешь. Хочешь, поваляюсь в пыли, как игривый щенок?»

Глашка метнула последний бутерброд, одновременно заканчивая есть свой.

– Чтой-то ты удумал? – удивилась она, глядя, как Серый, проглотив последний бутерброд, валяется кверху пузом в пыли на тропинке, суча в воздухе лапами, и поднимая хвостом кучи пыли. – Не понравился бутерброд? Не притворяйся, никто от них ещё не умирал. Во всяком случае, больше у меня нет, а пирожки я не дам – это бабушке.

Волк всю эту тираду с наслаждением сыто провалявшись в пыли и в песке, поднял голову. Наконец, понял, что праздник живота закончился, и продолжения кормёжки не будет. Он поднялся и, вытянув морду, продолжительно всем телом шумно отряхнулся, наполнив солнечные лучи вихрями пыли.

– Ух ты, – завистливо сказала Глашка, наблюдая, как пылевое облако на солнце медленно разлетается в стороны, постепенно оседая вниз. – Мне бы так научиться – чтобы мама не ругалась за грязное платье.

Серый послушно сел, виляя хвостом.

– Ты, конечно, вполне даже милый, – заметила Глашечка. – Но я помню, для чего ты меня встретил, и знаю, что ты, хитрый зверюга, замыслил. Ты, наверно, хочешь, чтобы я пошла к бабушке по длинной дорожке, а сам побежишь по короткой, с тем, чтобы сожрать мою любимую бабушку целиком. Но теперь, когда я скормила тебе все бутерброды с колбасой, ты, наверно, уже сыт и не тронешь бедную старушку. И всё, что мне требуется, так это проследить, как ты сам отправишься по длинной дорожке, чтобы твоя коварная волчья сущность не взяла над тобой верх.

И Глафира взяла в руки рогатку, повелительно показав волку в сторону от тропы.

– Уходи! – крикнула Глофа, призывно качнув туда рогаткой.

Серый насторожился. Он уже испытывал что-то нечто симпатии к этому странному человеческому чаду, которое в руке имеет силу, способную расщеплять деревья, и которой, наверняка, может запросто наказать самого Серого, но при этом, почему-то этого не делает, а наоборот, может даровать и дарует той же рукой еду. Удивительное существо.

«Будь ты постарше, и ты бы могла стать у нас вожаком в стае, – подумалось Серому. – А так слишком много и непонятно болтаешь, машешь руками и вообще ведёшь себя крайне беспокойно».

– Уходи! – ещё раз крикнула Глашка, для верности махнув на волка рукой.

«Кажется, она хочет, чтобы я побежал, – догадался Серый. – Ага, сейчас. Видел я, как ты из этой своей палки лупишь. Знаю я этот фокус – я побегу, а ты мне аккурат под хвост зарядишь. Нет уж, пока я на попе сижу – ничего с моим хвостом спрятанным не случится. Тут ещё в таком положении, оказывается, и кормят за послушание».

И Серый неуверенно вильнул в пыли хвостом и слабо облизнулся.

– Ну ладно, – сказала Глашка. – Раз ты так, то и оставайся. Я пойду к бабушке по короткой дороге, а ты сиди здесь.

Она осторожно, не выводя из под прицела рогатки волка, обошла того сбоку и, далее, не оглядываясь, отправилась по тропинке к бабушке, оставив Серого в полном недоумении, сидящим посредине тропинки.

 

 

 

* * *

 

 

Спойлер

                Анна как раз закончила грандиозную стирку и развешивала бельё, когда в калитку постучал Дяхирь – местный Председатель. Анна тяжело вздохнула, привыкнув, что с добрыми вестями её мало кто посещает.

                – Доброго тебе, – сказал Председатель, входя и закрывая за собой калитку, да стягивая с головы шерстяную крапчатую кепку.

                – И Вам, – подавлено отозвалась Анна, продолжая с посеревшим лицом крепить прищепками бельё на верёвке.

                – Ты всё в трудах, – отметил Председатель, окидывая взглядом двор, полный домашней живности. – Где твой бесёнок в юбке?

                – К бабушке отправила, – тихо сказала Анна, не глядя на гостя.

                – Что, одну? – удивился Председатель, и, оглянувшись, успел увидеть, как чёрный козёл, обрадованный тем событием, что хозяйка занята беседой с гостем, осторожно соскочил откуда-то сверху, чуть ли не с крыши, и моментально пролез под ограждением огорода.

                – Да она туда и так через раз втихаря самостоятельно убегает.

                – Да я знаю. Да вот такого головореза лучше за руку доводить, а то как бы чего не выкинула – то ли лес подожжёт, то ли на кого охоту устроит так, что потом придётся спасать всем селом того, на кого твоя заигравшаяся охоту объявила. Ведь у нас и так уже живности вокруг села не осталось – охотники жалуются. Глашка, как тайфун проходит по окрестностям, что потом местность после неё, как от шока отходит.

                – Вы на сей раз почему пришли? – вздохнула Анна, меняя тему, выпрямляясь и опуская руки вниз, всё так же старательно избегая глядеть на Дяхиря.

                – То и пришёл, – нисколько не смущаясь, продолжал Председатель, подходя к Анне. – Жалобы опять поступили на тебя… Вернее, на твою… Ну, в общем, как обычно.

                – Пастух? – грустно спросила Анна.

                – И он в первую очередь. Я не обращаю уже внимания на жалобы соседей. В конце концов, они могли бы и привыкнуть. Ты всегда исправляешь последствия хулиганства дочки – компенсируешь убытки, надо – не надо. Порой, кто-то даже этим пользуется. Но с пастухом это недопустимо. Семён всё же пасёт общее стадо. Коровы – существа нервные, легкоранимые. А если у них приключится истерика, пропадает молоко, будет теряться вес. Вообще животное может испытать психический стресс или на почве тонкой душевной травмы его охватит неудержимый понос. А твоя «пират» их через речку всех, как одну переправила. Пастуху глаз подбила. А человек после этого всех коров ещё три часа по области собирать бегал.

                – Она же не со зла. Она хотела помочь.

                – Я допускаю, что не со зла. Но это как надо помогать, чтобы человеку глаз подбить? Она у него дубиной осу на лице убивала? Или, может быть, из запоя выводила ударным методом? А Семён, между прочим, и запил, зараза. И сегодня на работу вышел его сменщик стадо пасти. И вот уже с утра одной коровы не досчитались.

                При этих словах Анна побледнела.

                – Пломба?! – с замиранием воскликнула она.

                – Да нее, – Председатель отмахнулся, поморщившись. – Не волнуйся. Не твоего двора корова пропала. Твои все в порядке. Но как я могу быть уверен, что к этому не приложила руку твоя Глашка?

                – Да не могла она этого сделать – она всё утро проспала. А как поднялась и поела, я её сразу же к бабушке отправила. Соседей можете порасспрашивать. Они, когда Глафира на улицу выходит, всегда её взглядом до самого выхода из села провожают.

                – Ну, допустим, корову упустил сменщик пастуха. Мне сейчас пришлось травмированного вчера Глашкой Семёна-алкоголика поднять и погнать корову искать. Пользы от этого, правда, скорее всего не будет, с учётом того, в каком тот состоянии, но хотя бы он дома не будет упиваться. И хоть есть шанс, что протрезвеет. Отделала его вчера твоя дочурка: под каждым глазом по синяку сидит.

                – Брешет он. Когда я вчера его видела, у него только скула была подбита. Глафира сказала, что она в него нечаянно попала. Глаза у того чистые были, – принялась защищать дочь Анна. – Он, наверное, потом напился, да сцепился с кем-то. А после драки – привычным делом на Глашку всё свалил. А девчонка всегда у всех крайняя.

                – Ты постой. Но ведь ты сама не отрицаешь, что прецедент был. Твоя дочь в него попала. Ну, допустим, всё произошло, как ты говоришь, и этого алкоголика кто-то уму-разуму поучил после. Но вот тебе самой не надоело, что я к тебе с такими темами каждый день, как к себе на работу захаживаю?

                Анна понурилась и вздохнула.

                – Ведь я всё понимаю, Анна, – вновь заговорил Председатель. – Ты женщина работящая. Овдовела ты рано, когда Глашке всего два года было. Понимаю, что на тебя это горе обрушилось внезапно. Что хозяйство у тебя большое, и вся работа по нему на твои плечи легла. Что дочь без отца растишь. Что характером девчонка, ну как… полоумная коза…

                Одновременно и Анна и Председатель повернули головы и посмотрели на огород, где из-за ограждения осторожно выглядывала голова Дуремара, смотрящая шальными глазами в разные стороны. Из пасти козла торчала сочная только что извлечённая из гряды морковь с богатой ботвой.

                – А по селу твоя Глашка проходит так, что последствия можно сравнить разве что с такими, как после целой подвыпившей бригады спецназа, – продолжал Председатель. – Ну куда это годится? Повторюсь, тебе самой-то не надоело? А я тебе вот что скажу – ты баба красивая, молодая, работящая. Хозяйство у тебя, опять же… богатое. Тебя любой сосватать рад. И у дочери, наконец, отец появится. Ну, или сдай Глашку в интернат – там будет и ей легче, и тебе легче!

                Лицо Анны покраснело. Она впервые подняла глаза на Председателя, и он отшатнулся в страхе, столкнувшись с ней взглядом.

                – Это моя дочь! Она добрая и любящая. И делать из неё исчадия ада и виновницей всех ваших бед я не позволю! – гневно проговорила она, медленно наступая на Председателя, а тот, как по инерции, принялся отступать от неё спиной к калитке. – Да, она иногда шалит. Да, она у меня гиперактивная. Но она никому не желает зла. Никому! И я никому её в обиду не дам! Ни-ко-му! И если муж какой новый захотел бы у меня объявиться, то только в первую очередь, когда он примет Глашку такой, какова она есть, а Глашка примет его. И только так.

                Председатель, отступая, уткнулся спиной в калитку и, открыв её, юркнул на улицу, прикрывая и ставя тем самым дверь между собой и Анной.

                – Ну, ладно. Не хочешь в интернат, и не надо, – поспешно согласился он. – Но ты, Анна, смотри. Долго так продолжаться не может. Ведь терпение у людей не железное.

                И он, развернувшись, зашагал прочь от забора, оставив Анну стоящей напротив калитки и тяжело глядящей Дяхирю вслед.

                Было слышно, как там, в огороде, Дуремар, второпях и в панике поперхнувшись морковью, теперь, давясь, громко перхал ботвой, торчащей из пасти.

 

 

* * *

               

Спойлер

 

Вдова лесничего, Настасья Кирилловна, готовила борщ. Она с удовольствием отметила про себя, что суп будет на славу. Но в довершение всего в нём не хватает одной изюминки – перца: Настасья Кирилловна любила поострее.

                Кряхтя больше по привычке, нежели от старости, а от старости кряхтя, только тем самым привычно жалуясь на судьбу, вдова лесничего подтащила старый заслуженный табурет к кухонным шкафчикам и довольно легко взобралась на него, не забывая для порядку кряхтеть, оправдывая свой возраст. Пачка с перцем была запрятана на верхней полке и задвинута поглубже к дальней стенке, чтобы спрятать перец, как и многое специфичное в этом доме, подальше от внучки. Эта егоза могла добраться до всего. А с учётом её вездесущности и неуёмности, запросто подвергла бы себя и окружающих непредсказуемой опасности при обращении со столь опасными предметами. К примеру с тем же перцем – вполне могла бы приперчить всей пачкой целый самовар с кипятком или приготовленный на всех чугунок с обедом.

                При мыслях об обеде Настасья Кирилловна, балансируя на цыпочках, стоя на одной ноге на видавшем виды табурете, принялась более активно вылавливать рукой наощупь наверху полки пачку с перцем. Вот она!

                Старушка нащупала, наконец, бумажный кубик пачки и облегчённо потянула упаковку на себя. Уже снимая пачку с полки, Настасья Кирилловна поняла, что что-то не так. Но было уже поздно: обильная чёрная струя жгучего порошка просыпалась вниз, с головы до ног осыпав старушку, попав в суп, на пол, тяжёлыми пыльными клубами разлетаясь по комнате.

В следующий миг, Настасья Кирилловна зажмурилась от жуткой рези в глазах и, ахая, вздохнула, задерживая дыхание. Слёзы брызнули градом, носоглотка обожглась по всей слизистой при вдохе перечной пыли. Грудь сжало, дыхательные пути парализовало. Старушка с вылезшими от боли из орбит глазами, от рези из которых потоками лились слёзы, почувствовала, что задыхается. Она уже ничего не ощущала и не видела вокруг, судорожно балансируя на табурете и взмахивая в пространстве руками, как бы цепляясь за воздух.

Уже в последние секунды Настасья Кирилловна краем затухающих чувств поняла, что падает. Дальше старушка с грохотом рухнула вниз. Острая боль резанула откуда-то изнутри: и несчастная потеряла сознание.

 

* * *

 

                После встречи с нахально-бесстрашным ребёнком, Серый не пошёл дальше в деревню. Раздумал. Во-первых, чувство голода в желудке поутихло после светского завтрака на траве с бутербродами от чудесного человеческого чада. Во-вторых, со стороны леса с лёгким тёплым ветерком Серый поймал запах тетеревов. Крупной стаи. Тетерев, конечно, не дура-курица, беспомощно от собственной жадности завязшая в навозе, но зато не в пример вкуснее, и, главное, добываемая без риска залезать в бессрочный долг к Человеку. Поймать не так просто, но тот, кто не пытается, никогда и не поймает.

                Серый никогда не отказывался проверить шанс, шлифуя свои навыки охотника. Поэтому он затрусил в сторону запаха в противоположном от селения направлении. Уже пробежав изрядное расстояние так, что запах усилился до осознания близости множественной добычи, волк остановился. Совсем рядом пахло Человеком. Каким-то отвратительным резким запахом нестерпимой вони, которой был пропитан данный Человек.

                Серый хотел, как всегда, схорониться в кустах – способ идеально подходящий против двуногих, если, конечно, тех не сопровождает собака. Но после недавней встречи с девочкой, которая моментально непостижимым образом уличила волка в кустах и тут же «чуть не срубила сосну» рядом с Серым, хищник в нерешительности остановился.

                Тем временем, Дурнопахнущий, шумно треща сучьями, быстро приближался.

                «Ну вот. Сейчас распугает всех моих тетеревов», – подумалось Серому. И, наконец, приняв для себя решение, волк встал на пути идущего, как бы перекрывая собой путь запаха от вкусных птиц.

                «Явно прёт по запаху от моей добычи», – решил Серый, ожидая появления Дурнопахнущего.

                Неет, Серый не собирался драться или, тем более, нападать на двуногого. Но за спиной были тетерева, хоть ещё и не пойманные, но пока ещё не спугнутые. И Серый хотел своим видом просто «попытаться договориться».

Он терпеливо стоял на открытом месте перед кустами на пути источника приближающегося треска.

                И вот, кусты раздались в стороны, и Стёпка, еле держащийся на ногах, вывалился на открытое пространство. Его мутило. Он плохо осознавал, где он и что делает. Помнил только гневное лицо Председателя, который велел «Заканчивать свою вахту… вакханаю... хрению…» Как-то он там выразился. «И чтобы немедленно отправляться на поиск Пенелопы» - молодой шальной коровы чёрной масти. Стёпка сам не помнил, как оказался на улице и, шатаясь, добрёл до леса.

«Чтоб эту Пенелопу волки сожрали, шалаву», – думал Стёпка. Теперь же корова интересовала его меньше всего. Он хотел где-то опустошить желудок, и эта мысль была у Стёпки основной, хоть и не чётко сформулированной. Начинало припекать, и Стёпке плохело с каждым шагом. Он ломился напролом, скорее, по инерции, в полубессознанке, чем отдавая себе отчёт, что он делает.

Вывалившись из каких-то зарослей на полянку, Стёпка мутнеющим взором уловил, что впереди перед ним кто-то стоит. Сначала Стёпке показалось, что это Филька, его сменщик-пастух, который стоит тут на четвереньках. Стёпка даже обрадовался. Он хотел уже крикнуть: «Эй, Филимон, скотина! Ты, никак уже, набрался в дрисню, а ведь у тебя сегодня смена вместо меня…», когда до Стёпки, наконец, дошло, что ведь точно: Филька сейчас на выпасе и никак не может оказаться здесь. Одновременно с этим, у Стёпки в глазах поднастроилась резкость, и он отметил, что на пути перед ним находится не просто «не Филька», но и вообще никто другой из знакомых. А на самом деле, напротив него стоит о-очень крупный зверь, с большой широкой грудью, крепкими лапами, густой богатой шерстью и пышным хвостом. А главное, с такой огромной пастью!...

Стёпка побледнел, чувствуя, как мгновенно трезвеет. Благодаря чему, он осознал, что сам стоит на четвереньках перед неестественно огромадным…

«Во-о-ооолк! – заорал, почти взвизгивая, Стёпка, мгновенно вскакивая на ноги, и бросаясь наутёк. – Во-о-о-о-ооолк!» – огласило лес так истерично и громко, что Серый суматошно подпрыгнул и стремглав дал дёру, забыв одновременно про «своих» тетеревов и про то, что совсем недавно он хотел «степенных переговоров» с этим Дурнопахнущим.

Где-то там, в лесу, с переливами голосил Стёпка, удаляясь в чащу, а сам Серый огромным размашистыми скачками мчал вперёд, перепрыгивая кусты и овраги. Вот он, сам того не заметив, выскочил на край леса, на котором притаился домик, огороженный сплошь дырявым тыном.

«Во-о-ооолк!» – внезапно раздалось громко откуда-то, казалось, совсем рядом. И Серый, поддавшись панике, не разбирая, юркнул между двумя раздавшимися брёвнами во двор, который из-за большого количества дыр в заборе, вовсе не казался ловушкой. Во дворе было чересчур просторно, и Серый, в поисках места поукромней, увидел приоткрытую в доме дверь с занавешенным от насекомых тюлем проёмом.

Недолго думая, волк, плотно прижав уши и прижавшись к земле, крадучись, тенью скользнул в проём двери.

 

 

 

* * *

 

Спойлер

 

                Глашечка шла самой короткой дорогой к дому бабушки. Дорога была интересной, полная неожиданностей и приключений. Про встречу с волком, Глафира уже и думать забыла.

                Вместо этого, она успела найти большущий муравейник, в котором суетились муравьи. Они торопились вытащить свои куколки наружу, чтобы прогреть их под лучами солнца. Завидев муравейник, Глашка издала восторженный визг и бросилась помогать. Спеша облегчить перенос личинок к свету, она «аккуратно» разрыла муравейник, обнажая его нутро и кладовые с куколками сразу же для доступа к солнечным лучам. Довольная выполненным делом, Глафира с негодованием отметила, что неблагодарные тупые мураши одарили её десятком «пребольнючих» дармовых укусов. Глашка посчитала себя выше того, чтобы считаться «с дураками», и с гордым осознанием выполненного долга удалилась.

За время путешествия Глафира успела слазить на дерево – посмотреть, умеют ли уже летать птенцы у дрозда. Те ещё не знали, и как раз пытались это выяснить, столпившись на ветке, не решаясь начать свой первый прыжок в неизвестность, несмотря на настойчивые призывы родителей. Но при внезапном появлении Глашки на том же самом этаже их многоветвистого дома, все начинающие спортсмены как один попрыгали вниз, и, плавно планируя и маша своими неокрепшими крыльями, как на парашютах, спустились в траву. После чего, Глашка какое-то время ещё пыталась поймать их в густой траве, чтобы убедиться, что все они целы и невредимы. Но эта её попытка не увенчалась успехом. Всё десантировавшееся потомство дрозда благополучно схоронилось в траве, где их тут же принялись обхаживать и откармливать сердобольные родители, чтобы птенцы смогли побыстрее окрепнуть и увереннее подняться на крыло.

Потом Глашка набрала земляники, попыталась накормить ею кузнечиков, которых так же наловила в высокой траве; сплела венок из цветов и натянула его на ежа, чтобы у него поднялось настроение, и он не был таким букой, свернувшимся в колючий клубок; надула соломинкой до чудовищных размеров лягушку, чтобы её не смог проглотить тишком подкрадывающийся уж; и в довершение подралась с барсуком, который не хотел пускать Глашку посмотреть своё жилище.

Опосля таких насыщенных событий, Глафира, сама не заметив как, очутилась у домика лесника.

Она с сожалением обратила внимание, что у бабушки перед дверью отсутствует верёвочка, за которую можно «потянуть», чтобы «дверь и откроется». К тому же, дверь и так оказалась открытой, и только тонкий тюль покачивался на ветру.

Глафира постучала по косяку кулаком, стоя на пороге.

– Бабушка! Это я, твоя Красная Шапочка… вернее, Плащик, – прокричала она в проём двери. – Пришла и принесла пирожки и горш… и свои вещи.

Она услышала, как внутри дома раздалась какая-то паническая возня и грохот, затем, звуки со звоном падающих и бьющихся предметов, очевидно, посуды.

«Ох ты, – оторопела Глафира. – Волк, всё-таки, успел добраться сюда первым, – Глаша даже не ожидала, насколько точно она угадала в этом своим предположением. – И, значит, уже сожрал мою бабушку».

Но предаваться горю было некогда. Глашечка была мужественной боевой девчонкой. К тому же, она прекрасно знала сказку от корки до корки и помнила, что в данной ситуации ей помогут добрые охотники или дровосеки. Надо только вовремя вскрыть волку брюхо и выпустить бабушку.

Глашка набрала в лёгкие воздуху и переступила порог дома, держа на взводе свою рогатку.

 

 

* * *

 

 

                В доме у бабушки царил жуткий кавардак. Чувствовалось, что волк поработал тут на славу. Бабушка явно отчаянно сопротивлялось: везде были следы разбитой посуды, опрокинутой мебели. И на кухне, где стоял и ещё парил, судя по запаху, вкусный борщ, на полу валялись осколки, сломанный стул, и на пути к спальне, была опрокинута мебель: стулья, тумбочка.

                Глафира осторожно, холодея от страха внутри, заглянула в спальню. Тут тоже валялись на полу осколки чего-то, кажется, вазы с цветами и ещё какой-то посуды. И так же лежала на боку опрокинутая тумбочка у кровати бабушки. Зато на самой кровати. О, ужас!... Глафира, опустила рогатку и на глаза у неё навернулись слёзы… В кровати вместо бабушки лежало нечто. Самый страшный финал сказки оживал у девочки на глазах.

                По виду это, действительно, была старая женщина, напоминающая бабушку Глофы. Но, боже. Лицо её было красное, раздутое, с какими-то жуткими отёками вокруг глаз. Последние превратились в узкие щёлочки. И что это были за глаза… Они были красные, нечеловеческие и слезящиеся. Волк-оборотень, уже успел натянуть на себя личину любимой, безвинно проглоченной бабушки Глашки, и теперь, лёжа в кровати старушки, затаившись, поджидал её маленькую сладкую внучку в свои сети.

                Сказка известна всем. Она приятна и интересна, когда её читаешь или слушаешь, лёжа в тёплой постели. Но кто бы знал, что изнутри она так ужасна и страшна. Стать участником этого действа – самый страшный ночной кошмар, который можно было бы себе представить. И Глашка уже не хотела быть внутри сказки. Нет. Ну, пусть. Зная, обречённо, неотвратимость сюжета, Глашка, всхлипнув, сглотнула, и, поборов горечь в душе, подошла к кровати бабушки-оборотня.

                Последний в кровати, скосил глаза на подошедшую добычу, и, чтобы не спугнуть её, для правдоподобности простонал.

                – Здравствуй…-те…, бабушка…, – выдавила из себя Глафира, стараясь не смотреть в омерзительно заплывшее лицо оборотня, так напоминающее лицо некогда родной бабушки.

                – Ооо…, привет, внуча, – прохрипел оборотень сиплым, низким голосом, который он не успел настроить под бабушкин.

                – Скажи, бабушка, а отчего у тебя такие большие уши? – начиная плакать, проговорила Глафира.

                – Уши? Я суп варила, – невпопад и, явно, плохо зная сказку, прохрипел оборотень.

                – Ааа… Скажи, бабушка, отчего у тебя такие… большие и красные глаза? – бросив взгляд на лицо оборотня, сквозь слёзы всклипнула Глафира.

                – Говорю же, суп варила, полезла перец доставать…, – оборотень никак не попадал в сюжет. Оно и понятно – когда ему, нечисти поганому, книжки-то умные в лесу читать.

                – Скажи, бабушка, а почему у тебя такие большие и распухшие руки… лапы… – заревела Глашка, которой было до слёз жалко бабушку.

                Тут уж оборотень напугался не на шутку. Он приподнялся на локте с трудом, очевидно, ещё не переварив бабушку до конца, и, явно, изображая заботу в голосе, перепугано просипел: – Да что случилось, Глаша? Ты, никак, плачешь? Я почти тебя не вижу, но слышу, что ревёшь? Ты как здесь оказалась? С Анной всё хорошо?!

                При напоминаниях о матери, Глашке совсем стало горько, и она заревела белугой в полный голос.

                И вдруг…

                – Кто ревёт?! Где плачет ребёнок?! – послышался мужской голос у входной двери.

                Это было как гром среди ясного неба.

                Глашка от неожиданности перестала плакать и, размазывая кулачком слёзы по щекам, бросилась к выходу. В проёме двери стояло двое мужчин в брезентовой одежде. Один встревоженно держал в руках оружие, похожее на ружьё. «Охотники!» – догадалась Глашка, радостно бросаясь к ним и обнимая за штанину того, что был спереди с оружием в руках. Тот опешил.

                – Спасите! – взахлёб принялась взывать Глашка, тряся охотника за штанину. – Там волк! Он съел мою бабушку! Помогите!

                Оба мужчины недоумённо переглянулись. Один, поменьше, тот, что спереди, с оружием наперевес, удивлённо толкнул локтём в живот второго, стоящего на пороге - крупного бородатого в чёрной куртке, и взглядом показал на Глафиру, которая всё ещё трясла за штанину охотника. Тут, второй охотник, оглядев Глашку с ног до головы, и, заметив на ней красный плащик, кажется, о чём-то догадавшись, облегчённо вздохнул.

                – Ааа! Красная Шапочка?! – спросил он, ткнув в Глашку пальцем.

                Та, обрадовавшись, что охотники, наконец, поняли и взяли верную сюжетную линию, радостно закивала головой.

                – Так у вас тут игра в Красную Ша-апочку?! – ухватился за вполне объясняющую догадку первый, вооружённый охотник.

                Глашка закивала ещё чаще, стараясь пропускать мимо ушей слово «Игра». Какая уж тут игра? – жуть жутчайшая.

                – Так, ну ладно, – сказал первый охотник, отстраняя Глашечку от своих штанов и перекидывая обрез двустволки на плечо. – Где волк? Веди, показывай.

                Глафира радостно показала на спальню бабушки.

                – Понятно, – сказал бородатый в чёрной куртке. И оба охотника пошли в спальню к оборотню.

                – Однако ж, как вы натурально играете, – заметил первый охотник, отодвигая сапогом с пути опрокинутый стул и переступая через осколки посуды.

                Оба вошли в спальню, и Глашка протиснулась вслед за ними.

                На кровати тяжело сидел оборотень-бабушка, спустив ноги вниз, который решил-таки встать, чтобы посмотреть, что же там происходит, и что случилось с внучкой.

                Увидев двух вооружённых охотников, оборотень испугался.

                – Вы кто такие? Вам что здесь нужно?! – воскликнул он. – Где моя внучка?

                – Боже, ну и рожа! – поморщился бородатый, взглянув на лицо оборотня.

                – Мадам, не беспокойтесь, – объявил первый охотник, беря оборотня на прицел своего обреза. – Не делайте резких движений, и никто не пострадает.

                – В доме ещё есть кто? – спросил бородатый, поворачиваясь к Глашке.

                – Неет! – воскликнула Глафира, обрадовано. – Только вы не прострелите его – в животе моя бабушка. Достаньте её оттуда!

                Бородатый опять поморщился.

                – Так, девочка. Иди, погуляй. Мы тут сами уже, – ответил он.

                – Ребёнка не троньте, – просипел волк-оборотень, поднимая руки. – Чего вы хотите?

                – Нам нужно оружие. У вас ведь дома есть охотничье, верно? – спросил тот, что с обрезом, качнув стволом в сторону оборотня.

                Оборотень замотал головой.

                – Оружия нет. Как муж умер, приехали из органов, всё описали и забрали, – ответила бабушка-оборотень.

                Глашка смотрела на всех троих и не могла понять, почему они нарушают сюжет сказки, и в страхе волнуясь, не забудут ли они за всем этим спасти её бабушку.

                – Ценные вещи, драгоценности? – спросил первый. А бородатый, развернувшись, пошёл ходить по комнатам. Там он открывал шкафы, шкафчики, осматривал мебель. Всё, что находил внутри, он выбрасывал на середину комнаты.

                – Мозя, она врёт! У неё тут ружьё с патронташем в углу, крикнул бородатый откуда-то из глубины дома.

                – Вот видите, мадам. Вы страдаете забывчивостью, – добродушно сказал первый с обрезом. – Не в ваших интересах так себя вести. Тем более, рядом бегает девочка. Мы же не хотим, чтобы кто-то пострадал.

                – Драгоценности в шкатулке под секретерем, – поспешно просипел оборотень-старушка и поморщился, как будто от боли. – Только девочку отпустите. Она же маленькая. Ничего всё равно не понимает.

                – Извините, пока не можем. Вдруг приведёт кого… Да и вы будете с ней посговорчивей.

                Глашка ничего не понимала. Она растерянно ходила по комнатам вслед за бородатым и смотрела, что он делает. Её представления об охотниках резко менялись.

                По виду эти охотники вели себя неправильно. Как-то не укладываясь в её представления о добрых спасителях.

                И почему оборотень всё время твердит про то, чтобы они не трогали её, Глашку?

                Глафирина начавшаяся радость от появления охотников сменилась новыми тревогами.

Вот вооружённый обрезом охотник притащил из секретера шкатулку, и, после того, как не смог открыть, расколотил её об угол стола. Собрав вывалившиеся оттуда драгоценности и запихнув их в карман штанов, Мозя принялся осматривать печь. Из комнат вернулся бородатый. Он вооружился охотничьим карабином и опоясался патронташем. В руках он пересчитывал откуда-то добытые деньги.

– Не густо, – проворчал он. – Драгоценности нашёл?

– Да, – первый охотник похлопал по карману своих штанов. – Там тоже не ахти. Вот, смотри. Всегда прячут под печкой.

И он откинул в сторону мешок, который раскрылся, и из него вывалилось несколько ровных пачек денежных купюр.

– Неплохая заначка. На что собирала, бабуля? – спросил бородатый, собирая пачки. Их оказалось шесть штук.

– Осталось от мужа, – прохрипела «бабуля». – Девочку отпустите.

– Не можем, – с пониманием в голосе сказал Мозя. – Вы нас обе видели. Дуст, ты бы купюры в пакет завернул, чтобы не намокли.

– Да, я видел тут где-то, – ответил Дуст и вышел в кухню. Вернулся он с увесистым пакетом и уложил его в где-то раздобытый рюкзак. В рюкзаке Глашка заметила продукты и хлеб, завёрнутый в бабушкину ширинку.

– Давай ты, – велел Мозя, кивнув в сторону бабушки-оборотня.

– Я бабку, а девчонку ты, – ответил Дуст, доставая откуда-то большой охотничий нож. – Детского визга не выношу.

– Неженка, – проворчал Мозя.

Дуст, сжимая нож в опущенной и отведённой для замаха руке, подошёл к заколдованной бабушке.

– Не трогайте девочку! Глаша, беги! – переходя на высокий хриплый визг, закричала бабушка.

– Дядя Дуст, – внезапно и неожиданно для всех раздался звонкий детский голос, так непривычно звучащий здесь в такой момент.

Оба псевдо-охотника с удивлением посмотрели на Глашку. И как только Дуст развернулся, звонко хлопнула резинка, и почти в тот же момент круглый увесистый кругляш с хрустом вонзился прямо между глаз Дуста. От удара голова того дёрнулась назад, и он плашмя с грохотом рухнул на спину бездыханным.

Мозя ошарашенными глазами перевёл взгляд с тела Дуста на Глафиру. Девочка стояла, расставив для устойчивости ноги с рогаткой в руке, и уже доставала из мешочка новый камень.

– Ах ты, зарррраза! – с рыком вскричал Мозя, вытаскивая обрез из-за пояса и направляясь к Глашке…

Но тут что-то произошло.

В воздухе промелькнуло огромное серое тело, которое сбило с ног Мозю, отчего тот брякнулся об пол и обрез отлетел далеко в сторону. Сверху на бандите с рычанием бесновался огромадный волк, который, подмяв под себя Мозю, рвал и с рычанием кусал, руку мерзавца, которой тот машинально закрывал своё горло. Возможно, только это спасло в тот момент ему жизнь.

Мозя орал и бился под волком, пытаясь отбиться, но ничего не мог поделать с мощным восьмидесятикилограммовым зверем.

                Глафира бросилась к бабушке-оборотню. Нет, конечно же, просто к своей старой, любимой бабушке. И обняла её за талию.

                – Бабушка, милая, что с тобой? – воскликнула Глашка, прижимаясь к старушке.

                – Со мной – да всё в порядке будет, – хрипло успокоила Настасья Кирилловна – конечно, это была она. – Они не успели мне сделать плохо, благодаря тебе… и… ему, конечно. А кто это?! Это что, настоящий волк?! Откуда он здесь?!

                – Это мой друг! – гордо объявила Глашка. – Нет, я хотела узнать, что с тобой случилось? Ты же вся… страшная.

                – Ах, это, – Настасья Кирилловна болезненно рассмеялась. – Это я, дура старая, полезла перец доставать, да вся им обсыпалась. Он мне, проклятый, обжёг лицо, глаза, всё в носу и в горле. Видишь, во что моё лицо превратилось? В зеркало взглянуть страшно. Наверное, аллергия какая. Чтоб я ещё что-нибудь перцем приправила – никогда. На всю жизнь наелась. А потом я упала с проклятого табурета, перебив кучу посуды. И так ушиблась, что, когда пришла в себя, еле доползла, опрокидывая мебель по пути, до постели и кое-как залезла в неё.

                – Бабушка, я так тебя люблю! Прости меня. Я думала, что тебя съел волк. А ты – не ты, а оборотень.

                – Пустяки, Глофа. Какое счастье, что ты… Что вы с этим твоим другом так вовремя пришли. Кстати, давай-ка поможем этому бандиту, чтобы твой друг не стал ещё людоедом.

                – Волк! Оставь его, – звонко крикнула Глафира, обращаясь к Серому. И тот, вздрогнув, остановил свою атаку, повернув страшную окровавленную морду в сторону девочки.

                – Оставь его, – уверенно приказала Глашка, маша на Серого своими руками и отгоняя от Мози.

 

 

 

 

* * *

 

Спойлер

 

                Серый, вбежав, крадучись, в дом, первым делом почуял присутствие Человека внутри, в глубине дома. Что делать? Возвращаться назад, во двор – там ещё опасней. А здесь Человек его не учует. Хочешь спрятаться от Человека – спрячься поближе к нему – этот уникальный опыт, помогающий выжить, Серый усвоил давно. И Серый, недолго думая, метнулся в комнату и вполз под кровать, на которой, как он уловил, лежал Человек - немощная старушка.

                Далее, к своему удивлению, он услышал голос, который ни с чьим не смог бы спутать. А вслед за тем, почуял Её запах. Да, это была та удивительнейшая, которая может повелевать и кормить одновременно. Та, которая с таким пониманием без лишних действий утолила голод Серого. Серый даже засучил хвостом под кроватью, но никто этого не увидел. Он даже раздумывал, не вылезти ли Ей навстречу из своего убежища, но близость Человека на кровати, остановила волка.

                Далее началось непонятное. Замечательный ненормальный чудо-ребёнок, принялся о чём-то говорить и скулить, рядом с кроватью Серого, общаясь с другим Человеком. С тем, что на кровати. Серый не хотел верить своим ушам. ЕГО девочка – и плачет.

Но тут, вдруг появилось ещё двое людей. Эти Серому сразу не понравились. Ни их запах, ни их голоса, по которым Серый учуял сразу же: они напряжены, и они что-то замышляют.

Потом было много чего, чего Серый не понял. Но зато, когда Человек на кровати стал громко кричать на двух пришедших людей, Серый сразу же расставил всех в этой сцене по разные стороны баррикад: старушку с ЕГО ребёнком – по одну сторону, а тех двоих – по другую.

И тут, ЕГО любимица, разящая молниями, выстрелила! Ооо! Это Серый благодаря своей смекалистости давно уловил: Хлоп! И с другой стороны валится сосна или враг – тот, к кому ЕГО, О сеющая смерть, обращает свой гнев! На сей раз рухнул тот, кто стоял ближе к старушке. Вот это девочка! Серый, внимательнейше подняв морду с торчащими чуткими ушами, и напряжённо следя за событиями, влюблённо засучил хвостом.

И тут, второй, который стоял ближе к ЕГО объекту восторга, посмел на неё зарычать! Да… он именно зарычал нечто, похожее на «Заррраза!» и угрожающе двинулся на ЕГО девочку.

Серый сам не помнил, как злость буквально обуяла его. Он пулей вылетел из под кровати, толкнулся могучими лапами, перемахивая стол, и за один мощный прыжок врезался лапами и челюстями в тело, посмевшего зарычать на НЕЁ.

Серый пришёл в ярость. Он знал только одно – этот хотел причинить зло ЕЙ, Всесильной, Милостивой и Замечательной.

Он кидался и рвал, кусал и опять рвал, впадая в яростный, хищнический раж. Жаль, что этот мерзавец, закрывает горло. Сейчас бы всё давно закончилось. Но ничего. Убивать для такого зверя, как Серый – не впервой. Он знает, как это делается, он умеет это делать, как никто другой. Что там мы знаем про табу о Человеке? – Нет никакого табу для того, кто посмел угрожать ЕЙ.

И вдруг…

– Волк! Оставь его, – чарующий тот самый голос, принадлежащий ЕЙ.

От неожиданности, Серый с неохотой поднял кровавую морду от своей добычи. Теперь он уже считал её таковой. Серый посмотрел на НЕЁ.

Да, ОНА стояла и тоже смотрела на него.

– Оставь его, – уверенно приказала ОНА тоном того, который может ему приказывать. Да, она могла приказывать. Серый не понял, что говорит ему ОНА, понял только, что обращается именно к нему. Но вот её жесты. ЕГО девочка махала на него руками, прогоняя его от его добычи. Серый, тяжело дыша, какое-то время всматривался в НЕЁ, встревоженно шевеля ушами. Сомнений быть не могло.

– Оставь его, волк! – крикнула Глашка, наступая на Серого.

Бабушка схватилась при этом за сердце – ох и страшен же вид был у Серого.

Но Серый, убедившись, что его отгоняют от добычи, покорно сгорбившись, с опущенным хвостом, слез с Мози и, отойдя на несколько шагов в сторону, покладисто сел рядом: «Как прикажешь, моя Повелительница – ешь его сама. Моя добыча – твоя добыча».

Но Глашка, почему-то, есть Мозю не стала.

Мозя выглядел очень страшно – одна его рука превратилась в лохмотья, вторая тоже была пострадавшей. Огромные рваные раны на плечах и груди. Мозя перестал кричать и только стонал. Когда волк соскочил с него, он попытался приподняться, но Серый тут же нагнув низко голову и вытянув её в сторону Мози, низкоутробно страшно зарычал. Мозя вздрогнул и тут же потерял сознание.

– Так. Твой Друг позволит мне забинтовать этого мерзавца? – спросила Глафиру бабушка, опасливо глядя на Серого.

– Конечно, – уверенно ответила Глашка, смело подходя к Серому и нежно гладя того по голове. Серый, прижав уши, вытянул голову горизонтально и опасливо закрыл глаза. Впервые Человек касался его. Впервые его гладила человеческая рука. И от осознания, КТО оказывает ему эти знаки внимания, у Серого разливалось по телу благодатное тепло. Оказывается, это очень приятно, когда тебя гладит ОНА.

– Пойдём, я накормлю тебя, – сказала Глашка. И, взяв Серого за ухо и за шерсть на загривке призывно и осторожно потянула того за собой. Серый повиновался и пошёл за НЕЙ туда, куда ОНА решила его повести. Он чувствовал, что ОНА не желает ему зла.

Бабушка только удивлённо покачала головой, провожая их взглядом на кухню. Она знала, что Глашка непоседа, но никак не могла привыкнуть к её фортилям, каждый раз новым и неожиданным.

Достав бинты, она с трудом присела перед Мозей, и принялась делать ему перевязку.

 

 

 

* * *

 

 

Спойлер

 

Дальше было всё как в сказке. Но только в другой.

Перед участком домика лесничего затормозил огромный рычащий ГАЗ-66. Из него выпрынуло порядка десятка вооружённых автоматами военных. Трое из них бросились в открытую дверь дома, остальные остались во дворе, взяв домик и весь двор на прицел.

Военные, войдя в дом, сразу же взяли автоматы наизготовку, с порога увидев развал и разорение внутри. Но потом, завидев на полу бабушку, перевязывающую на полу раненного бандита и, поглядев на тело второго, только покачали головами.

Пока бабушка рассказывала молодому капитану о произошедших тут событиях, остальные военнослужащие забрали обоих бандитов и бережно перенесли их в ГАЗ-66. Капитан же только головой качал, с недоверием вглядываясь в странно раздутое лицо этой пожилой женщины.

Он явно считал её рассказ наполовину выдумкой, основанной на последствиях только что пережитого стресса и, возможно, травмы головы и лица.

Правда с его предположениями не вязалось бессознательное тело одного преступника, который, как не странно, оказался жив, и разорванное тело второго. Да что там – второй походил на того, кого будто бы в лесу до этого подрал медведь.

«Кстати, – догадался капитан. – Наверно, так оно и было. Второго в лесу подрал медведь. Первый дотащил его до лесничихи и неправильно себя повёл, после чего бабка его и вырубила».

Эта версия так хорошо всё объясняла, что капитан уже было захлопнул свой планшет, в который поначалу записывал протокол по свидетельским показаниям старушки. Как вдруг на пороге комнаты из кухни появилась маленькая девочка, на вид лет шести-семи. У девочки на плечах был накинут красный плащик, делая её похожей на Красную Шапочку. На поясе у этой крохи висела внушительных размеров рогатка, какой-то мешочек и военная солдатская фляга, надетая через плечо. Но главное было не это. Рядом с девочкой стоял огромный, ростом в холке почти с военизированную девочку, волк. Волк был красивым и мощным с широкой грудью, и горделивой осанкой – хоть прямо для волчьей выставки. И потому тонкий шёлковый платок, найденный на кухне Глашкой и для удобства накинутый Серому на шею, за который девочка держала хищника, выглядел гротескно.

Увидев капитана, волк нагнул голову вперёд, жутко глядя на того пристально большими круглыми глазами. Шерсть на загривке зверя моментально поднялась, и хищник испустил такое низкое и громкое рычание, что моментально побледневший капитан потянулся к кобуре на поясе.

Но девочка, эта кроха, положила свою ладошку Серому на загривок, успокаивающе похлопала того по пышной гриве и просто сказала: «Волк, прекрати».

И Серый, оглянувшись на неё, слегка, по-собачьи, вильнув ей богатым белым хвостом, ещё чуть рыкнул в сторону капитана, для порядка, и перестал на того реагировать. Рядом с Глашкой, Серый осознавал себя всесильным и защищённым. Он чувствовал, что если что, она шарахнет своей молнией. А тот, кому молнии не хватит, будет иметь дело с ним, с Серым. А раз так, то можно довериться этой странной ЕГО девочке-вожаку, и больше не беспокоиться о принятии решений и поиске опасностей. В желудке у волка приятно отдавали тяжестью целая палка копчёной колбасы и половина кровяного окорока. Ни Серый, ни Глашка, потчующая своего друга, не задумывались, насколько это уместно: кормить волка дорогущими деликатесами. Но они и не знали, что с учётом того, что сегодня сделал Серый для этой семьи, вряд ли Настасья Кирилловна, когда обнаружит эти пропажи, будет шибко переживать на этот счёт.

Это было такое новое чувство у Серого – быть в стае. Там, где всё решает слово вожака и дружеское плечо. Серый вслушивался в себя и осознавал, что ему нравится. Поэтому он простил этому человеку напротив то, что тот с таким напряжением и враждебностью смотрел на Серого. И волк с обожанием во взгляде посмотрел на свою Глашку.

– Даа… – протянул только капитан, вновь раскрыл свой планшет и, обращаясь к Глашкиной бабушке, с опаской поглядывая на Серого, продолжил разговор. – Так что Вы говорили, Настасья Кирилловна, бандиты у Вас искали?...

 

 

* * *

 

 

                Стёпка бежал, куда глаза глядят, и долго ещё кричал что-то в истерике. Ему казалось, что за ним на махах несётся огромный страшный волк-оборотень, в которого превратился напарник-перевёртыш Филька. Стёпке также казалось, что он слышит по пятам за собой надвигающееся тяжёлое дыхание хищника. А когда останавливался и пугливо озирался, то ему мнилось, что из-за каждого куста, в каждых зарослях и за каждым деревом его поджидал страшный зверь.

                Стёпка метался по лесу, не разбирая дороги. Он давно потерял направление и перестал ориентироваться. Страх, подпитанный видениями и алкоголем долго ещё гнал его в неизвестность. Когда же он вконец запыхался, то, прислонившись к большому морщинистому стволу, закрыл глаза и долго и тяжело дышал полной грудью. Он клялся себе, что никогда больше не будет пить.

                Успокоившись, он открыл глаза и огляделся. Алкоголь постепенно выветривался из него. Рассудок брал управление эмоциями в свои пока ещё неуверенные руки.

                Стёпка даже рассмеялся, вспомнив, как он драпал от волка, который, наверно, даже не собирался его преследовать, если вообще был. В последнем, Стёпка не был уверен.

                Он, прикинув время и направление по солнцу, попытался сориентироваться. Взяв, как ему показалось, верное направление, Стёпка полез напролом. И вдруг, только что пережитой страх, кажущийся таким смешным и нереальным, обрушился на него с новой силой: там, впереди, в зарослях навстречу ему кто-то ломился. Кто-то очень большой, тяжёлый и громко сопящий.

                «Если это не тот огромный волк-оборотень, то медведь», – решил Стёпка и бросился искать рядом дерево повыше. Но как назло, все деревья вокруг были недостаточно толстыми и высокими, чтобы спасти его от медведя.

                Зная, что бежать от хищника нельзя, Стёпка в страхе заметался и закричал что было мочи: «Пошёл прочь!».

                Но тот, кто ломился к нему навстречу, не только не притормозил, но, вроде, даже, наоборот, ускорил свои старания.

                Понимая, что последний час его приближается, несчастный пастух подхватил какой-то валяющийся сук побольше и, прижавшись к стволу дерева, приготовился к обороне насмерть.

                Хруст из зарослей приближался. И когда Степан хотел уже было с криком ударить по ним палкой, из кустов вдруг раздалось низкое, протяжное мычание, и чёрная потрёпанная корова, почти бегом вывалилась к Стёпке и принялась совать тому в лицо свою большую, облепленную колючками, рогатую голову.

                Проплутавшая по лесу Пенелопа, вновь найдя Человека, причём своего любимого пастуха Стёпку, придурковато подпрыгивая на месте от переизбытка чувств, лезла лизаться и восторженно громко мычала.

                – Пенелопа! У-у-у-у, холера! – обрадовано пробормотал Стёпка, ласково начёсывая той за ухом.

 

 

 

 

* * *

 

Спойлер

 

                На главной улице села напротив Глашкиного дома затормозил ГАЗ-66. Редкость удивительная – уже лет пять, как единственный мост, по которому до села можно было добраться на машине, стоял разрушенный. Председатель обивал пороги у глав области. Писал, куда только мог написать, обращался, к кому только можно было бы обратиться. Везде получал отписки и отговорки.

                Всё это время продукты в село доставлялись своеобразно. Сначала довозились до реки. Там их переправляли на лодке или на специально сооружённом плоту-пароме, и оттуда сельский грузовичок, вот уже пять лет застрявший на этой стороне реки, довозил продукты до села. Иногда продукты забирали подводы. В исключительных случаях с того берега приезжал вездеход. Но сельчане не унывали – давно опираясь на натуральное хозяйство. Да и лес был всегда рядом.

                Поэтому, когда тарахтящая военная «Шишига» на больших колёсах появилась на главной улице, почти всё село высыпало посмотреть, что случилось.

                Из крытого кузова, откинув брезентовый полог, спрыгнул молодой, но отнюдь не юный, красивый офицер в чине капитана с мужественным лицом. Местные бабы только мечтательно вздохнули. Капитан снял из высоко расположенного кузова девочку в красном плащике, и все в следующий миг признали в ней Глафиру.

                – Смотри-ка, Глашка!

                – Наверняка, чего-то опять отчебучила. Вон, уже армию позвали. Привезли арестованную.

                – Да, чтоб Глашку повязать – только армия справится.

                – Теперь, небось, Анне придётся фштраф платить.

                – Какой «фштраф»?

                – Известно, какой – за разрушения. Глашка ведь по-другому не может.

                – Эта – да…

                Но тут, из кузова на дорогу рядом с Глашкой легко спрыгнул огромный зверь. И толпа вокруг моментально замолчала, и чуть сдала назад, всматриваясь в существо. Потом начали шептаться.

                – Ух ты. У военного какая огромная овчарка. Вот уж не думала, что такие бывают.

                – Это не овчарка. Это кто-то другой.

                – Дура, какая овчарка? Не видишь, что ли - это не собака. Это – волк.

                – Точно, волк. А я смотрю… Что же, теперь и их приучают и в армию берут?!

                – Конечно, берут. У них знаешь, какой нюх? Вот он на тебя посмотрит только, носом поведёт и уже знает, где ты у себя в сарайке сельский рубероид прячешь под сеном.

                – Господи! Неужели почует?!... Это у кого рубероид под сеном?! Ты чего выдумываешь? Это у тебя, небось, стоит штакетник, что у Фёдоровны снят.

                – Я выдумываю? Я - нет, а вот ОН – погляди, как носом по верхам водит. Рубероид на запах взял. Сейчас тебе в горло пойдёт. Задержание оформит.

                – Фу, дура! Чего ты меня пугаешь?!

                Тем временем, Серый, увидев столько народу вокруг, прижав уши и опустив хвост, исподлобья напряжённо смотрел на толпу, и шерсть на спине у него поползла вверх. Но тут Глафира положила ему на загривок свою руку, и, ко всеобщему удивлению, волк преобразился. Подняв голову и приветливо посмотрев на Глашку, он по-собачьи вильнул хвостом и теперь, прижимаясь мохнатым боком к девочке, гордо и степенно осмотрелся, выискивая недовольных.

                Толпа шушукалась.

                – Слушай, а ты видал, как она его смело трогает?!

                – А вы видели, как он её слушается?

                – Видать служебный волк. Уже обучили.

                – Да что вы ерунду говорите. Разве есть зверь, которого эта усосин испугается? Уверен, Глашка его как увидела – сразу за брыли схватила. Помнишь, как она моего Амура? К нему даже я подойти боюсь, если без шайки с отрубями. А от Глашки он в конуру прячется.

                – Сам ты… «усосин». Да, Глашка могла бы. Помню, она у меня…

                А капитан, тем временем, открыл калитку Глашкиного двора и, пропуская вперёд удивительную пару, пошёл по двору по гравиевой дорожке, с удивлением поглядывая вокруг в поисках деревенской живности. Когда, внезапно, ощутил чей-то взгляд – остановился, и медленно поднял голову. Сверху на него смотрела, разведя глаза в разные стороны, жуткая бородатая голова с рогами.

                Капитан хмыкнул, покачал головой и двинулся по дорожке дальше к дому, на пороге которого появилась красивая босая женщина, с озабоченным выражением лица разглядывающая идущих.

                – Опять чего-то натворила? – больше утверждая, нежели спрашивая, сказала Анна.

                – Мама, смотри, кто у меня теперь есть! – гордо оповестила Глафира мать, подбегая к ней и обнимая за талию. Потом повернулась и показала в сторону Серого и капитана.

                – Ох, уже и военных вызвали, – простонала Анна. – Ты до бабушки так и не дошла? Лес подожгла? Или воинскую часть? Почему тебя военные с собакой ловят?

                – Мама, это не собака. Это – волк!

                – Не выдумывай.

                Капитан и Серый, тем временем, замершие на одной линии, напряжённо всматривались каждый в своё. Серый внимательно и ревниво следил за Глафирой, соображая, кем ей является эта женщина, которой Глашка оказывает такие знаки внимания. А капитан не мог оторвать взгляда от Анны. Он тихонько любовался её внешностью и терпеливо ждал, пока мать закончит общаться с дочерью. Увидев, что на него смотрят, офицер выправился и вытянулся в струнку.

                – Командир второй мотострелковой роты, капитан Куницын, – представился он и отчего-то смутился под взглядом Анны.

                – Что она натворила, товарищ капитан? – тревожно спросила Анна.

                – Ваша дочь вместе с Вашим питомцем помогла обезвредить банду из двух особо опасных вооружённых рецидивистов, сбежавших из мест заключения. От лица командования хочу объявить Вам благодарность, – отрапортовал тот.

                – Вооружённых? …Рецидивисты?... Час от часу не легче. Я знала, что этим закончится, – и Анна опустошённо опустилась и села на ступеньки крыльца.

                – Мама, но ведь всё хорошо закончилось, – Глашка обняла мать за шею и прильнула щекой к её щеке. – И мой Друг мне помог.

                – Друг? Кто? Вот этот капитан? – заторможено спросила Анна, и, обращаясь уже к офицеру, с обвинением спросила. – Что значит «помогла»? Как вам не стыдно использовать для таких целей ребёнка?! Как может такое допустить, мужчина-офицер?!

                – Постойте, постойте, гражданка, – опешил от неожиданности и при этом покраснел капитан Куницын. – Никто никого не использовал. Ваша дочь и мать стали жертвами трагических случайных обстоятельств. Правда, язык не поворачивается после финала назвать их «жертвами».

                – Мама, военных там даже не было. Бандиты напали на нас с бабушкой, – вступилась за военного Глашка.

                – Напали?! Что с мамой?! Глаша, с бабушкой всё в порядке?!

                – С Настасьей Кирилловной всё в порядке. Она, правда, малость обожглась перцем при готовке. Но в остальном, чувствует себя нормально, чего не скажешь о бандитах, – поспешно отрапортовал капитан.

                Анна успокоено взяла себя в руки и, улыбнувшись, встала.

                – Извините, пройдёмте в дом, там Вы мне за чаем всё расскажете, – пригласила она.

                И все пошли в дом. И Серый тоже пошёл, потому что Глашка подошла к нему и потянула его за собой за косынку.

                Всё время, пока пили чай и Глашка с капитаном, которого, оказалось, звали Алексей, рассказывали Анне историю, та только всплёскивала руками и качала головой. Серый лежал рядом со столом и жрал выданную Анной кость.

                Когда же пришёл черёд прощаться, Алексей с явным сожалением встал, поблагодарил за чай, с серьёзным видом пожал Глашке руку и как-то особенно задумчиво Анне и направился к входной двери.

                – Вы своего сторожа не забудьте, – шутливо крикнула ему вдогонку Анна, кивнув на Серого, который старательно выгрызал в кости какую-то особо хитро упирающую жилу.

                – А он не мой, – весело ответил Алексей. – Я ведь сперва, признаться, думал, что это ваш с детства выпестованный питомец, ну или помесь волка с собакой, которую вы выдрессировали. И только здесь сейчас понял, что, оказывается, этот парень – дикий, прирученный Вашей дочкой во взрослом состоянии, да ещё за один день – никогда такого не видел.

                – Оох, – вздохнула озабоченно Анна. – Слава Богу, что у нас в лесах крокодилы не водятся. А то Глашка сначала бы на них полдня охотилась, а потом какого-нибудь особенно крупного и кровожадного домой притащила, заставив того подноску «Апорт!» делать и хвостом вилять. …Что ж теперь делать-то, ума не приложу!

                – Хотите, я могу попробовать приехать с моими бойцами – возьмём его и вывезем, – неуверенно предложил Алексей, видя затруднения Анны.

                – Мама! Он мой! Это мой друг! Я никому его не отдам! Можно, мы его у себя оставим! Ну, мааама! Маамочка, я тебя слушаться буду всегда – не прогоняй Волка! – с полными слёз глазами заголосила Глашка, злобно поглядывая на капитана.

                Серый, услышав, что его Богиня кричит и плачет, оставил кость и поднялся, тревожно глядя на Глашку и окружающих, пытаясь оценить обстановку.

                – Но, Глаша – это же хищник. Дикий. Он корову убить может, не то, что такую кроху, как ты. А что мы Демону скажем? Куда мы его денем? А хозяйство? Он всех же их… А соседи? – Анна растерянно развела руки. До сих пор она была уверена, что Серый – служебный пёс капитана. Весть о том, что Серый - дикий настоящий волк, никак не укладывалась у неё в голове. Анна всё ещё надеялась, что это весёлый глашкин розыгрыш, в который по какой-то удивительной случайности оказался затянут этот симпатичный капитан. Ну не бывает такого!

                – Ну, хотя, Анна, Вы подумайте: ведь благодаря этому зверю Ваша дочь и мама живы и здоровы. Он дрался за неё. А то, как он Вашу дочь признал и слушается её – дано отнюдь не каждой обученной собаке, – внезапно вступился за Глашку Алексей, подмигнув девочке. – Да и, знаете ли, бывали такие случаи в природе и не раз. Вон сколько про это легенд и историй по Краю ходят. Про удивительную возникшую дружбу между диким зверем и человеком. Может, не стоит так уж пугаться? А если что – Вы всегда можете рассчитывать на меня, – при последних словах Куницын покраснел.

                – Ну, ладно, – поразительно легко сдалась Анна. И Глашка при этих словах моментально завизжала, сорвалась с места, подбежала к Серому, обхватила и зарылась руками в его пышную гриву, прижавшись к тому щекой, и замерла в таком положении, приведя волка в полное недоумение. Он сидел с высунутым языком и с наслаждением, но не понимая причин, принимал знаки внимания и ласки своей Покровительницы, в тайне надеясь, что потом, когда его отпустят, ему дадут догрызть эту прекрасную кость, которую дала ему эта, по этой же причине, конечно, умная и приятная женщина.

                – И потом, – продолжала Анна. – Если бы у меня был другой ребёнок, я бы сказала решительное «Нет!». Но, зная Глашку, я рада, что это только волк, а не медведь или амурский тигр. И тут ещё надо думать, за кого из них надо переживать больше.

                Алексей улыбнулся. Он никогда не встречал такой женщины.

                Оставив Глашку с Серым, Анна пошла проводить капитана до калитки.

                Выйдя на крыльцо, Куницын огляделся и удивлённо посмотрел на Анну: двор был полон гомонящей птицы, и снующей домашней скотины.

                – Вот так вот у нас, – улыбнулась Анна, слегка разводя руки в стороны.

                У машины сидел молодой солдатик-водитель и пил из кружки принесённое кем-то из собравшихся сельчан парное молоко, заедая мягким, душистым ломтём свежего хлеба. Увидев командира, он вскочил, чуть не расплескав молоко. Но капитан, сказав: «У тебя пять минут, Егор. Доедай», – забрался в кабину «Шишиги».

                – Смотри-ка, без волка вышел, – зашептали в толпе.

                – Значит, Глашку, всё-таки, под арестом оставили.

                – Волк стережёт.

                – Правильно, с ней только волк справится.

                – Ох, бабы, опасаюсь я за волка.

                – Я про то же. А что если Глашка с ним чего сотворит?

                – О, смотрите, Председатель идёт. Сейчас начнётся.

                И правда, к собравшейся толпе вокруг машины шёл Председатель. Подойдя к грузовичку, Дяхирь представился сидевшему в кабине капитану. Офицер спрыгнул на землю, и они о чём-то тихо перекинулись несколькими фразами с Председателем. Потом, капитан с Председателем пошли в дом к последнему, где офицер задержался на продолжительное время. Так, что Егор успел ещё отведать подносимых со всех сторон варёной картошечки, копчёного окорока, свежих и солёных огурчиков, помидоров, лучка и запить всё это прохладным морсом.

                Постепенно добрый, радушный, но вместе с тем, любознательный и хитрый народ уже знал, что на глашкину бабушку напала вооружённая до зубов банда. И что бабушка и Глашка смогли от них отбиться. А потом приехал взвод автоматчиков и покрошил всю банду в мелкий винегрет. Но больше всех бандитов разорвал и сожрал дрессированный служебный волк, имеющий уже на своём счету кучу наград за задержание преступников, поиск контрабанды и запрятанных мин и за подрыв вражеских танков. Он потом и вынес на себе бабушку и Глашку из горящего полуразрушенного дома.

                Огорошенные новостью, люди передавали её из уст в уста и, вскоре, село загудело, как растревоженный улей. И когда, наконец, Председатель и капитан вернулись к машине, часть селян: мужики и бабы уже отправились к домику лесника, помочь Настасье Кирилловне, восстанавливать дом, или приютить её на время постройки нового.

Узнав об этом, капитан только рассмеялся. А потом забрался в машину, и «Шишига» поползла прочь из деревни. Председатель же в сердцах хотел что-то сказать, но, махнув рукой, открыл калитку в глашкин двор и пошёл к дому Анны.

 

 

 

* * *

 

 

Спойлер

 

Время потекло дальше.

В жаркую летнюю пору в селе хватало дел. Сельчане были сплошь заняты в полях. В общесельских птичниках, коровнике и свинарнике хватало хлопот.

То ли за всей этой суетой внимание со стороны односельчан к Глашке и истории вокруг неё, Серого и бабушки Настасьи Кирилловны несколько ослабла. То ли Глафира, и правда, остепенилась и перестала всплывать во всех ежедневных сельских новостях как непобедимый и неисправимый антигерой-разрушитель. Ведь теперь у неё, наконец-то, был друг, с которым она возилась и проводила время круглые сутки – огромный, мощный красавец-волк.

Да-да, Серый так и жил у Анны, рядом со своим обожаемым вожаком – Глашкой. Во избежание конфликтов во дворе, волк жил в доме. По первости Анна давала ему мясо. Но Серый ел столько, что запасы мяса в доме катастрофически сошли на нет. И Анна было растерялась, но местный ветеринар посоветовал ей и стал выписывать из области специальный сухой корм в мешках. Как ни странно, корм пришёлся Серому по вкусу. Каждое утро и вечер Глашка насыпала этот субстрат волку в миску, и тот с удовольствием, виляя хвостом, схрумкивал сие за не очень непродолжительное время.

Потом, Серого сводили на осмотр к ветеринару, где тот заключил, что волк здоров и даже ОЧЕНЬ «здорО-Овый». После чего, пока его держала Глашка, Серого привили, обработали от паразитов, поставили клеймо в ухо. А ветеринар состряпал тому собачий паспорт.

– Что напишем в поле «Кличка»? – спросил, ветеринар.

– Волк, – пожала плечами Глашка. – Я всегда его так зову.

– Хммм, – с сомнением сказал ветеринар. – Видишь ли, Глафира. То, что твой Волк – «волк» - видят и так все. Дело в том, что чтобы в дальнейшем у тебя не было проблем… Ну, скажем, придёт кто-то, кто не разрешает держать волка рядом с маленькими девочками, и твоего волка заберёт. Так вот, чтобы не было проблем, лучше не афишировать то, что твой Волк – именно «волк». Поэтому давай назовём с тобой его как-нибудь по-другому.

– Но как? – воскликнула испуганная Глафира, которая не хотела, чтобы кто-то забрал у неё Серого.

– Ну давай подумаем, что тебе более созвучно из имён. Вот ты откуда знаешь про волков?

– Из «Красной Шапочки», – пробормотала Глашка.

– Прекрасно, – обрадовался ветеринар. – А там как называют волка?

– Не знаю, – честно призналась Глашечка. – Так и называют – «Волк».

– Нет. Там его называют «Серый Волк». Так давай, уберём слово «Волк», и тогда у нас останется что?

– «Серый», – обрадовано догадалась Глашка.

– Так и запишем, – ветеринар старательно вывел в собачьем паспорте Серого слово «Серый» в поле «Кличка».

Так Серый и стал «Серым».

– Теперь надо что-то указать в поле «Порода», – заметил ветеринар.

– Слово «Волк» писать нельзя, – догадалась Глашка, которая быстро поняла, как «защищать» своего друга от враждебных посягательств.

– Верно, нельзя, – согласился ветеринар.

Он помусолил во рту кончик ручки. Но старый ветеринар был опытным и, своего рода, «талантом-самородком». Это он в прошлом году родившихся двух жеребят оформил по документам как телят от шальной коровы Пенелопы, с тем, чтобы можно было их поставить на довольствие в сельский коровник и не иметь проблем с налоговой.

– Давай-ка, напишем ему здесь «Дальновосточный терьер», – сказал ветеринар.

– А разве он такой? – с сомнением спросила Глашка.

– Какой «такой»? Такой породы пока что ещё не было. А теперь – будет. Мы это вполне можем записать на правах разводчиков. Вот у тебя будет прародитель их всех.

– А почему «терьер»? – спросила обрадованная Глашка.

– Да потому что «терьер» меньше всего наводит мысли на родство с волком. А почему «Дальневосточный»?

– Потому что мы живём на Дальнем Востоке, – догадалась Глашка.

– Верно, умничка,  – похвалил ветеринар и, недолго думая, посвятил Серого в новый вид, который вписал в поле «порода» собачьего паспорта Серого вместе с отметками о прививках и другими прочими необходимыми пометками.

 

 

* * *

 

 

                Но вот, спустя месяц после описываемых событий, в селе появились примечательные чужаки.

                Это были две женщины и мужчина.

                Они приехали с утра. От реки их доставила подвода.

                Едва появившись в селе, они сразу отправились к указанному им дому Анны.

                У калитки остановились. Постучались. Анна, которая как раз работала во дворе, открыла и запустила их внутрь.

                – Здравствуйте, Я журналист из краевого телеканала. Меня зовут Светлана, – представилась одна из них, крашенная блондинка, одетая в чёрную кожаную куртку, джинсы и высокие кожаные сапоги. – А это мой оператор, Дмитрий, – представила она высокого сухопарого парня в рубашке и джинсах с коротенькой острой бородкой на лице. На плече у Дмитрия лежала больших размеров видеокамера, которую он поддерживал рукой. Во второй руке мужчина держал большую чёрную сумку-баул.

                Дмитрий поздоровался и попытался мило улыбнуться Анне, но улыбка вышла кислой.

                – Меня зовут Лидия Андреевна, – представилась вторая женщина, крашеная брюнетка с короткими, вьющимися на конце волосами, на которой был надет накинутый на плечи зелёный плащ. – Я из службы социальной защиты.

                – Меня зовут Анна, – представилась хозяйка двора. – Слушаю вас.

                – Средства массовой информации довели до широкой общественности удивительный случай, подчерпнутый из криминальных сводок и отчётов полиции. Случай заинтересовал всех и вызвал огромное количество реплик и комментариев. Речь шла о маленькой девочке, – девушка достала мобильный телефон и, на миг склонившись над ним, быстро найдя нужную информацию, прочитала: – Гла-фира, находясь в гостях у бабушки, живущей одной одиноко в глухом лесу, подверглась вместе с бабушкой нападению вооружённых бандитов. Девочка не растерялась. Она в одиночку обезвредила бандитов и продержала их до приезда наряда полиции. Новость сама по себе удивительная. Но она является ещё более необыкновенной и потрясающей, когда становится известно, что самой Глафире – всего шесть полных лет.

                Светлана закончила читать и подняла взгляд на Анну.

                – В социальных сетях, в новостях радио и телевиденья шли на данную тему жаркие споры и обсуждения о такой, согласитесь, неординарной и на вид совершенно неправдоподобной истории. Люди восхищены. Люди встревожены. Люди не понимают, и, наконец, негодуют. Задаются разные вопросы от того, как это могло бы произойти, и откуда взялись бандиты, до того, куда смотрят правоохранительные органы, родители и руководство страны, когда в последней идёт вот такой бардак. Словом, Анна, Ваша история, история Вашей семьи, заинтересовала, и всколыхнула, буквально, всех. Мы были посланы нашим краевым каналом, получившим заказы на проведение своеобразного интервью-расследования от самых главных и центральных каналов нашей страны. Люди хотят услышать Вашу историю, Анна. Посмотреть на маленькую девочку. Как её?... Глафира, кажется. Пережить вместе с Вами ещё раз всё случившееся той ночью. Некая киностудия, основываясь на нашем будущем интервью, планирует отснять фильм «о смелой супер-девочке», которая в одиночку задержала вооружённых до зубов головорезов! – с фанатичной восторженностью протараторила репортёр.

                – А я, Анна, хотела бы тоже, в свою очередь, задать вам пару-тройку вопросов, – вставила, наконец, Лидия Андреевна, прерывая своим пренебрежительным тоном поток эндорфинов, которые выплёскивались и хлестали через край душевного подъёма Светланы. – После сюжетов на радио и телевидении следственные органы и органы опеки заинтересовались данным событием, желая ответить на совершенно правомерные вопросы зрителей. Мне бы хотелось взглянуть на девочку, поговорить с ней. Но сначала я бы хотела задать, всё-таки, Вам свои вопросы.

                – А… Вы не вместе, – слегка волнуясь, догадалась Анна.

                – Неет. Мы только ехали вместе. В ваши края не так часто курсирует туда-сюда транспорт. Вот мы и встретились со Светланой и Дмитрием. Случайно, – ответила Лидия Андреевна.                 – Итак. Я хотела бы узнать, Анна. Как часто маленькая шестилетняя девочка ходит одна самостоятельно к бабушке через лес, полный диких зверей?

                Анна побледнела.

                – С малолетства. Но у нас все дети ходят в лес сами – по грибы, ягоды..., а диких зверей у нас в наших лесах не много – кабаны к нам не заходят, олени тоже. Поэтому и хищники тут не показываются, – пробормотала она.

                – Вы сможете перечислить мне списком этих детей, их фамилии, и где они проживают? – чуть вскинув брови, спросила Лидия Андреевна, доставая обычную записную книжку в кожаной обложке и авторучку.

                Анна понурилась, и замотала головой, понимая, что никого никому перечислять не собирается.

                – Нет, не могу, – выдавила она.

                – Что ж, отлично. Анна. А кем Вы работаете? Где ваш муж?

                – Я вдова. Работаю… У себя по хозяйству. Иногда помогаю в селе в общих коровнике и в птичнике.

                – Понятно. Значит, постоянного места работы не имеете, – утверждая для себя что-то и отмечая в какой-то ведомости, извлечённой из сумочки, ответила сотрудник опеки.

                – Какое это имеет отношение к делу? – встревоженно спросила Анна. Её раздражала и пугала эта женщина, явившаяся из какого-то далёкого чуждого мира в их село и преследующая какие-то, одной ей ведомые, цели.

                – Хозяйство очень большое, – не ответив, продолжала Лидия Андреевна. – Скажите, кто Вам помогает заниматься с ним?

                – Никто, я сама.

                – При такой занятости, как Вам удаётся следить и ухаживать за ребёнком?

                Анна не нашлась, что ответить. Всё это время Лидия Андреевна что-то отмечала и ставила галочки в каких-то полях своей ведомости, чем всё больше волнуя и вгоняя Анну в смятение.

                – Тут так много домашних животных во дворе. Не боитесь, что они могут поранить и навредить шестилетней девочке?

                – Нет, Глафира прекрасно с ними ладит.

                – Ну как же? Свинья может укусить, петухи, куры и индюки поранить или выклевать глаза. Корова лягнуть, а коза боднуть.

                – Это козёл, – мрачно поправила Анна.

                Лидия Андреевна молча тяжёлым взглядом исподлобья посмотрела на неё, что-то решая для себя и ставя ещё один крест в ведомости.

                Всё это время Светлана с Дмитрием, удивлённо смотрели на них: представителя органа опеки и на Анну, молча слушая их разговор, и не вмешиваясь.

                – Анна, сколько времени Вы проводите с ребёнком? – Лидия Андреевна, беспристрастно глядя на Анну как удав, продолжала свой бесстрастный допрос, доводя ту до стрессового состояния.

                Анна сглотнула воздуха, которого ей сильно не хватало в тот момент, силясь найти слова и ответить. Казалось, все вопросы, которые задавала сотрудник опеки, были простые, правильные. Но вот ужас. Как бы Анна не пыталась ответить на любой из них – любой ответ выглядел не в её пользу.

                С каждым вопросом у Анны росли чувство неисправимой вины и ощущение себя преступницей.

                И тут в середине это соцдопроса, калитка скрипнула, и на пороге появился Председатель.

                – Ух ты, сколько тут новых гостей, – обрадовался он. – Анна, я войду? Здравствуйте. А мне только рассказали, что к нам приехали новые люди. Где искать? Все показали на дом Анны. Вот, пришёл посмотреть, кто к нам пожаловал. К нам же не часто приезжают гости. Я – местный председатель села. Добро пожаловать к нам! А вы кто? Как вас звать-величать?! – и Председатель растянул такую радушную улыбку, блистая аккордеоном белых зубов, что хоть сейчас на рекламу чипсов.

                – Здравствуйте, – обрадовано сказала Светлана. Дмитрий тоже поздоровался. – Меня зовут Светлана, а этой мой помощник и кинооператор в одном лице, Дмитрий. Мы из краевого телевидения. Хотим взять интервью и отснять материал про девочку, которая задержала бандитов.

                – Здравствуйте. Я представитель из органов опеки. Лидия Андреевна меня звать, – почти официально представилась Лидия Андреевна.

                – Здравствуйте. А зачем нам органы опеки? – не убирая радушную улыбку с лица и не пряча зубы, чуть скосив глаза и наклонив голову в сторону Лидии Андреевны краешком рта озадачено процедил Председатель.

                – Ну как же? Поступили жалобы, обращения о ненадлежащем исполнении родительских прав, о несоблюдении прав и защиты маленького ребёнка. Пришло указание сверху. Взято на контроль… На высочайшем уровне… Прислали на проверку, чтобы разобраться и в случае чего, дать делу ход по лишению нерадивых родителей родительских прав и по изъятию ребёнка от семьи и передачи его под опеку надзорных органов, в приют или третьим лицам.

                При этих словах Анна, охнув, закрыла лицо руками.

                – Это как?! – всё ещё не понимая, продолжал цедить сквозь зубы Председатель, чуть сильнее наклонившись в сторону Лидии Андреевны.

                – Что «как»? – в свою очередь не поняла Лидия Андреевна.

                – Кого изъять? От кого? Кто «ненадлежаще исполняет родительские права»? О ком мы тут говорим? – решив задать вопрос с другой стороны, спросил Дяхирь.

                – Ну как, «кто?» – Анна Львовна Рудова. По уходу за своей единственной дочерью Глафирой Михайловной Рудовой года рождения…

                – Как, «ненадлежаще»? В чём «ненадлежаще»? Кто решил «ненадлежаще»? – начал засыпать вопросами Председатель. Улыбка сползла с его лица и теперь он внимательно смотрел на лицо Лидии Андреевны сверху вниз, как на какого-то постороннего пришлого человека.

                Но Лидия Андреевна была человек опытный, со стажем. Она нисколько не смутилась.

                – Ну как же, – спокойно отвечала она, листая свою ведомость. – Вот, пожалуйста. Мать, Анна… Львовна, самолично призналась, что неоднократно отпускала маленькую дочь в лес, нисколько не волнуясь о её сохранности. В том числе и в домик лесника, где проживает её бабушка Настасья Кирилловна Лугова.

                – И?... – тихо спросил Председатель. Он начинал чуть-чуть розоветь.

                – Что «И»? Вам это кажется уместным? Шестилетний ребёнок один в лесу. А если заблудится? Упадёт, утонет, нападут звери? Вам не кажется тут ничего?

                – Вы, простите, Лидия Андреевна, откуда к нам приехали? – тихо спросил Председатель.

                – Из Москвы, спецрейсом, – весомо ответила та.

                – Так вот, Лидия Андреевна. Расскажу Вам одну такую новость. Уж не судите строго, если сильно потрясу Ваши представления об устройстве мира и прилегающих к Москве окрестностей. Дело в том, что у нас тут ВСЕ дети сызмальства ходят сами в поле, в лес, купаться на речку. Ну, последнее, конечно, под присмотром старших – старших сверстников. У нас все дети ходят пешком в школу за пять километров в соседнее село. Сами. Каждый день. Туда и обратно. И никто, извините, не помер. И все, извините, живы.

                – Как «все»? – чуть бледнея, но не теряя самообладания, переспросила Лидия Андреевна. – Значит, их родителей тоже надо поставить на учёт. Это вопиющее нарушение…

                – Да поймите же Вы, любезная… Как Вы себе представляете их досуг и перемещение по-другому? – спросил Председатель.

                – В сопровождении взрослых! – заносчиво заявила Лидия Андреевна.

                – Сейчас страда. Каких взрослых? Вы знаете, Лидия Андреевна, что такое летняя страда в селе?! У нас каждый человек наперечёт. Все заняты в поле, в птичниках, в коровнике, в свинарнике, в механических цехах. Работа идёт от зари до зари.

                – Ну, значит, дети должны быть под присмотром… в детских садах. Или дома.

                – Детский сад? Вы невнимательно слышали? – дети ходят в школу в соседнее село! Наверно, они ходят туда не потому, что их родители решили «Не будем отдавать ребёнка в школу в родном селе, а отдадим в соседнее. Там школа с английским уклоном!». Как, наверно, привыкли у Вас, в Москве. У нас ходят дети в школу в соседнее село, только потому, что она там ЕСТЬ. И все мы страшно рады, что она есть именно В СОСЕДНЕМ селе, а не, как у некоторых, у которых дети ходят в школу за три села от них. Я к тому это говорю Вам, дорогая Лидия Андреевна, что у нас в селе НЕТ детского сада.

                – Ну раз нет, значит его надо открыть! – просто пожала плечами Лидия Андреевна. – А в соседнее село дети должны ездить на автобусе, а не ходить в одиночку пешком, подвергаясь опасностям.

                – Бинго! – радостно вскричал Председатель, распахивая руки в стороны, так, что все испуганно вздрогнули, а Лидия Андреевна подскочила на месте и в ужасе отшатнулась от него, чуть прикрываясь инстинктивно руками.  – Как я рад, Проникновенная Лидия Андреевна, что Вы к нам приехали! Наконец-то Вы поможете решить нам наши проблемы! Ведь, оказывается, как всё просто! «Для того, чтобы возник детский сад, его надо открыть!». И школу тоже в придачу. Как я рад, что мы с Вами мыслим совершенно одинаково! Интересно, Лидия Андреевна. А в Москве. Там. В Министерстве Образования тоже знают и разделяют Ваши… простите, НАШИ взгляды про то, что школа должна быть в каждом селе? Нет?! Может, Вы сходите туда?! Может, Вы сначала попробуете лишить их, если уж не родительских, то хотя бы законодательных прав?! А то я посвящу Вас, о Заботливейшая Лидия Андреевна, что эти нехорошие во всех отношениях люди, знают об этой НАШЕЙ с Вами проблеме. И всё равно принимают решение – о сокращении количества школ, размещая их только в крупных населённых пунктах. Остальные же дети вынуждены добираться туда самостоятельно. Но. Автобус! Конечно же, школьный автобус! Как я сразу не подумал, о Находчивейшая Лидия Андреевна. А Вы, извините, как сюда попали? Не понимаете, нет? Вы, извините, к нам сюда в село не на самолёте прилетели? Нет?! Ах, приплыли на лооодке! А Вы не догадываетесь, о Несведущая Лидия Андреевна, почему в наш просвещённый век, когда космические корабли бороздят просторы Байканура и Восточного, Вы к нам добирались не по воздуху или на машине, а водным путём?! А я Вам отвечу. Да потому что мост, ведущий в наше село, уже шестой год как разрушен – сметён паводком. И ни одна из моих бумаг, ни одно моё обивание порогов в ОблГлавках, в Районе, прошения и письма в Министерство Дорожного Строительствам, к Вам, в Москву, между прочим, о Вездесущая Лидия Андреевна, не увенчались обнадёживающим ответом или решением. До сих пор мы отрезаны от внешнего мира водной преградой. И мы бы даже сделали сам мост через неё сами, даже закрывая глаза, что автоДор нам этого не простит, поскольку мы оторвём у него хлеб насущный и драгоценные денежные заказнаряды, нарушив его монополизацию и кучу строительных бюрократических документов. Но случись что связанное с аварией моста – и мы все тут дружно сядем, не подумайте, что на завалинку, о Догадливейшая Лидия Андреевна. И даже если бы нам удалось счастливо сохранить в тайне наше самоуправное строительство и оно не привело бы к трагическим последствиям, мост всё равно без должного инженерного решения уплывёт к чёртовой матери в наших условиях с первым же паводком, которые у нас тут бывают… Ну, почти всегда раз в квартал или, в крайнем случае, в два.

                Поэтому, милая моя Лидия Андреевна, если у Вас только не завалялся под рукой какой-нибудь пассажирский вездеход или у Вас есть лапа в Главном Штабе, где Вы бы смогли для нас выбить маленький ПМП – Пантонно-Мостовой Парк,… Так вот, пока у Вас и у нас всего этого нет, дети ходят и, увы… Говорю это с сожалением, о Сочувствующая Лидия Андреевна – «Увы!»: дети будут ходить в школу сначала пешком до реки. Там на пароме переезжая на тот берег. И там до сельской школы, как получится. Если, конечно, Вы - а я в Вас уже, прямо так, верю – ведь Вы так лихо махнули рукой и сказали: «Открыть!», «Построить!». Так вот, если, Вы, конечно, таким же ударно-прорывным взмахом не разрешите нам открыть тут маленький аэропорт или вырыть небольшую ветку подземного метро, ответвляющуюся от Кольцевой! Ведь поверьте! Нам для осуществления этих замечательных нужных проектов не хватает только Вашего решения: «Открыть!»

                Это у Вас в Москве, Лидия Андреевна, для перемещения из пункта А в пункт Б, между которыми больше двухсот метров, вы садитесь в автобус, троллейбус, трамвай и проезжаете сии огромные пространства с удобством. На бОльшие расстояния можно спуститься в подземку или поймать такси. Для нас же расстояния в десять километров являются абсолютно пешеходными расстояниями. Хорошо, конечно, если едет попутка (ну там, Грузовичок наш катит по делам, телега опять же, лошадь подвернётся или ещё какая нечисть в ступе проскочит – подвезёт). А так всё на своих двоих, на своих двоих.

                И это у Вас ребёнка дома оставил, телевизор или радио-теленяню с компьютером ему подсунул – сиди, занимайся в четырёх стенах. Вот дети и дуреют в четырёх стенах.

                А у нас в домах да летом, да в жару… Нет уж, лучше, ребятня на улице, друг с дружкой под присмотром товарищей. И в поле, помогать родителям. И поиграть. В лес по ягоды, грибы, за хворостом, дровами. И на речку.

                Поэтому у вас там в Москве дети с одной станции метро до другой за ручку до пятнадцати лет ходят, потому что Метро – источник повышенной опасности. А без «за ручку» - ни дай Бог – травма, не дай Бог, заблудился, или ещё какой супостат обидит. Для вас городской Парк – уже лес. А у нас дети с четырёх лет умеют себя на природе вести, ориентируясь на старших, и приспособленней к самостоятельному пребыванию лучше, чем, извините, Вы в том же лесу.

                И такие ВСЕ дети в нашем селе. И таких сёл у нас по стране – тысяч сто-полтораста. Хотите всех родителей за это лишить родительских прав? – Валяйте. Но я бы на Вашем месте с такими инновационными предложениями к законодателям не совался. А то ещё, ни дай Бог, утвердят. А когда эти полтораста тысяч сёл взбунтуются, Вам уж не до автобусов будет.

                Вот так-то, Замечательная Лидия Андреевна, – подытожил Председатель свой монолог, в ходе которого все присутствующие, и даже козёл Дуремар, зависший неподалёку с остатком полотенца, торчащим из пасти, ошарашено не проронили ни слова.

                Лидия Андреевна что-то молча зачёркивала в своей ведомости.

                – Ну, какие ещё нарушения? – как ни в чём ни бывало добродушно спросил Председатель у представителя органов опеки.

                – Ну, вот у матери ребёнка нет постоянного места работы, – ворчливо заметила Лидия Андреевна.

                – Так какое ж тут постоянное или непостоянное? – удивился Председатель. – Её место работы – село. Она у нас и птичница, и за коровами, и за свиньями. И в поле и на гумне. На все руки мастерица. И хозяйство своё ведёт. Раньше была такая профессия – колхозница. Чего ж тут может быть постоянней?

                – Ну, хорошо, – Лидия Андреевна, что-то ещё черкнула в ведомости. – А вот хозяйство у Анны Львовны большое. Когда успевает заниматься дочерью? Дочь растёт без отца. И мать постоянно занята – то на работе, то по хозяйству. Где уж тут воспитание дочери?

                – Да как же без воспитания? У неё Глашка – умница-разумница. Послушнейший ребёнок. Куда мать, туда и она. И по хозяйству – как не приду – она рядом с матерью вьётся. Помогает всё. То тряпку какую подаст, то ещё что подержит. А уж какая любознательная – всё спрашивает. А Анна ей тут же отвечает, – жмурясь от удовольствия, как большой толстый кот в свои топорщащиеся усы, вещал Председатель. – А если что, то девчонку любой из наших сельчан рад подхватить, посидеть, поиграть с ней. Все в девочке души не чают.

                Анна только глаза выпучила.

                Чирк! Чирк! – Мелькала ручка у Лидии Андреевны.

                – Так. А как же тогда, рассказ о том, как девочка в одиночку обезвредила банду вооружённых рецидивистов в домике у лесника, где живёт её бабушка? – Лидия Андреевна была специалистом своего дела и свою чёткую линию никогда не теряла. – Это как же надо так воспитывать «послушного» ребёнка, чтобы он мог обезвредить целую банду? Что же это за подготовка такая?

                – Да Вы себя-то слышите, Лидия Андреевна?! Ребёнок – рецидивистов обезвредить?! Вы сказки слушать хотите – лучше доклад наших министров про нано-технологии зачитайте, ну а в такое верить просто смешно. Какие бандиты и Глашка?! Были бандиты. Да. Ведь слух просто так не возникнет, раз до Москвы докатился. Только они вломились не в дом лесника, а в мой дом. И обезвредила их моя дочь и я. Вот это – правда. А слух у вас в Москве – вон до чего трансформировался. У меня бандиты были.

                – У Вааас?! – удивились и вскричали в один голос одновременно Лидия Андреевна и Света с Дмитрием. Анна поймала себя на мысли, что чуть не вскрикнула тоже самое вместе с ними, но вовремя удержалась.

                – Ну да! – спокойно, как ни в чём ни бывало, заявил Председатель.

                – Но, простите. Из сводок надёжного официального источника при МВД, – начала было Лидия Андреевна.

                – Да бросьте Вы… Какие они, эти «официальные источники». Кто из них здесь был?! – отмахнулся рукой Председатель. – Это всё Ваши СМИ продажные, на сенсацию падкие.

                – Но простите, – с обидой за «продажные СМИ» в голосе воскликнула Светлана. – Неужели, всё это было у Вас? И Вы лично обезвредили нарушителей?!

                – Я и моя дочь.

                – Но простите. По словам официального источника МВД, – перехватила у Лидии Андреевны эстафету Светлана. – Один из схваченных бандитов по материалам допроса, находясь в больнице, клялся и божился, цитирую: «что именно бабушка Глафиры, которая изначально выглядела не совсем по-человечески, особенно, лицом, преобразившись в воздухе в волка, напала на него, изувечила и чуть не загрызла»? А по другим свидетельским показаниям, в доме у бабушки всегда было много волков и других диких хищников?

                – Ну?! Теперь-то Вы видите, Доверчивейшая Лидия Андреевна, какие эти Ваши «По словам официального источника при МВД»?! – показывая ладонью на Светлану, укоризненно покачал головой Председатель.

                Лидия Андреевна плюнула и в сердцах зашуршала ручкой в ведомости.

                – Тут вот ещё что, – со стеснительным сомнением в голосе проговорила Лидия Андреевна. – У Анны Львовны хозяйство большое. Она, конечно, хозяйка чудесная, вижу. Но во дворе у неё постоянно толпится домашняя скотина. Козы, коровы, овцы. Свиньи там всякие… крупные. Одна такая ребёнка заглотить или покалечить может. Куры, петухи со шпорами, клевачие индюки. А между них ребёнок ходит, как ни в чём не бывало, маленький…

                – Уверяю Вас. У нас в селе каждый ребёнок сызмальства приучен со скотиной обращаться. Это городского, даже взрослого, домашняя скотина может поранить – потому как он её боится и не приучен к ней. А у нас в деревне любая скотина ребёнка – ни-ни. Даже такую тихоню, как Глашка, НЕ ТРОНЕТ.

                Анна стояла и, благодарно, глядя на Председателя, умилённо улыбалась.

                – Ох, уж что-то я сомневаюсь, – пробормотала работник органов опеки. – Меня уже во взрослом возрасте петух чуть не заклевал. И свинья укусила. А в детстве коза бодала.

                – Ну а Вы…, – Председатель не успел договорить.

                – Ой, а я смотрю: калитка не заперта. И вы все тут! – услышали они от калитки громкий оклик.

                Анна оглянулась, и сердце у неё замерло, а лицо вытянулось. Тётка Наталка входила с вёдрами к Анне во двор. «Всё пропало!» – панически подумала Анна, и ей захотелось придушить докучливую наглую соседку.

                – А я смотрю, калитка не заперта, – повторяясь и не замечая яростных прогоняющих её со двора знаков Председателя, подошла ко всем Тётка Наталка с пустыми вёдрами. Анна глянула на них, и ей захотелось закричать – ну как тут не будешь суеверной!

                – Здравствуй, Наталья, – с суровым нажимом в голосе, проговорил Председатель.

                – Здравствуйте, здравствуйте, – раскланялась со всеми беспардонная соседка. – Слушай, Анна. А я к тебе за огурцами пришла. Можно я их у тебя… А то твоя Гла…

                – Можно, можно иди, Наташ, бери, – поспешно предложила Анна.

                – Ага… Спасибо… Ты себя хорошо чувствуешь? А то ты бледная какая. На тебе лица прямо нет. Что случилось?! Кто эти люди?! А чёй-то вы здесь с утра-пораньше собрались? – засыпала наглая соседка вопросами.

                – Наташа, я тебя прошу – бери огурцы и иди, – взмолилась Анна.

                – Да вот, Наталья. Видишь. Органы опеки из Москвы, пришли ребёнка у нашей Анны отбирать, – нарочито громко обратился к соседке Анны Председатель.

                – Это кого?! Глашку-то?! Ой… Да как же это… – начала было соседка.

                …Но вдруг дверь распахнулась, и на порог выскочила крепенькая, только что проснувшаяся Глафира.

                Все взоры тотчас же были обращены к ней. Лидия Андреевна профессионально отметила, что девочка крепенькая, загорелая, выглядевшая счастливой и явно хорошо питающаяся…

                И тут что-то произошло. По всему двору после короткой паузы началась какая-то стремительнейшая суета. Вся что ни есть птица как опасная, так и неопасная для ребёнка, сбившись в кучу, ломанулась в птичник. У входов в который возникла небывалая давка. В конце концов, птица, сбившись в плотную кучу, теряя перья, ворвались внутрь, оставив только снаружи одного неудачливого плешивого петуха, который, поняв, что остался один, душераздирающе заорал и рванул в птичий домик. Но не рассчитал и саданулся со всей дури о стенку рядом с дырой-проходом. Отлетел назад. Упал. Но тут же снова вскочил и на сей раз не промазал.

                С громким визгом ватага крупных и мелких свиней набились частью в свинарник, а частью, привычно, в стоящую ближе собачью будку.

                Лидия Андреевна, обернулась на цокот – Дуремар, как всегда, как по ступеням пробежал, поднимаясь по вертикальным доскам деревянного забора и скрылся на крыше сарая.

                За каких-то несколько секунд, кроме людей в опустевшем и затаившемся мёртвой тишиной дворе, больше никого не было.

                – Мамуля! Доброе утро! А кто это у нас?! – радостно и удивлённо воскликнула Глафира.

                Лидия Андреевна вздохнула и с восклицанием: «Ох уж эти непостижимые сельские дети!» принялась, разрывая, измельчать ведомость.

                Но вдруг рядом с Глашкой на пороге появился ещё некто, отчего Лидия Андреевна прекратила свои шредерские упражнения и, открыв рот и вытянув руку в сторону крыльца, стала судорожно заглатывать воздух, будто ей его не хватало.

                – Это же… Это же!... Да вы только посмотрите… Это же даже не домашняя скотина… Волк!... Рядом с ребёнком! – наконец, смогла вытолкнуть из себя она, по-прежнему задыхаясь от волнения.

                Мощный, красивый зверь в холке ростом с девочку стоял рядом с той и смотрел на людей. И от его взгляда всем вошедшим извне стало очень неуютно.

                Но Глашка, положила свою маленькую ладошку зверю на круп, и тот привычно «выключился» и «переключился», радостно посмотрев на хозяйку, лизнув её в щёку и один раз вильнув хвостом.

                – Ну, знаете… Ну, знаете. Волка с шестилетней девочкой, – к Лидии Андреевне возвращались её прежние деловые качества. – Тут, боюсь, я вам даже при всём бы желании не смогла помочь! – возмущённо заговорила она, доставая новую ведомость из сумки.

                Анна схватилась за голову. Председатель и тот опешил от неожиданности.

                – Какой такой «волк»?! – вдруг возмущённо заговорила Тётка Наташка. – Ты чего сейчас нам тут ребёнка напугаешь, такие слова произносить?! Где ты тут видишь волка? Глашенька, не слушай её. Тётя шутит. Сказок начиталась. Иди, давай, с собачкой своей погуляйте на улице. Иди.

                Глашка удивлённо посмотрела на всех. Увидела бледное лицо матери, которая быстро и часто согласно закивала ей. Девочка недоумённо пожала плечами, сняла с плеч накинутую косынку, перебросила зверю на шею и, сказав: «Пошли, Серый», отправилась с ним за калитку.

                Лидия Андреевна проводила взглядом обоих, задержавшись взором на неспешно машущим из стороны в сторону пышном белом хвосте, и обратилась к присутствующим.

                – Но это же волк! Я точно знаю!

                – Какой волк?! Это щенок от моей Нюрки, – Тётка Наталка, махнула рукой себе через плечо, указывая на свой двор.

                Лидия Андреевна проследила взглядом жест и поглядела на Наталкин двор, где за невысоким забором валялся в пыли перед будкой на привязи грязный неопределённого бело-серого окраса болонкообразный мелкий терьер.

                – Простите. Но как же это может быть его… её щенок. Ведь это какая-то болонка, а там такой… Во… Лошадь какая.

                – Ты что же, считаешь, что моя Нюрка какая дворняга беспородная?! – Тётка Наталка встала по-базарному, уперев руки в боки и расставив ноги на ширину плеч. – Ты что же думаешь, что коли ты из Москвы, то моя Нюрка никого нормального и родить не может?! Да моя Нюрка таких красавцев тут для всего села нарожала! Целых два выводка! И папка у них был – Королевский Пудель! Слышишь?! Королевский! – Тётка Наталка надвигалась на Лидию Андреевну, всем своим видом намекая, что за свою Нюрку она очень даже не прочь подраться. – Да моя Нюрка, между прочим, ни какая-то! У неё порода вся в глазах отражается, в хвосте и в брылях! А какая осанка?! А порода у неё называется Дальневосточная Гончая! Ветеринар определил!

                Лидия Андреевна взвесила свои шансы. Тётка Наталка была в два раза крупнее, в два раза тяжелее и в четыре раза наглее. Лидии Андреевне не хотелось драться из-за невесть куда занесённого селекцией помёта Найды, чистокровной Дальневосточной Гончей. Поэтому она махнула рукой и с мольбой посмотрела на Председателя.

                – Вы сможете на правах Председателя помочь мне оформить и подписать результаты проверки, а также свои свидетельские показания? – спросила она.

                – А как же, Уважаемая Лидия Андреевна. Конечно, смогу. Пойдёмте ко мне в горницу, я Вас чаем напою. Дочь моя вас покормит, разместит, – радушно пригласил тот. – Вы тоже, давайте, пойдёмте со мной, я вас накормлю и расскажу для сценария к вашему фильму, как мы с дочкой бандитов ликвидировали, – просто махнул Председатель рукой Светлане с Дмитрием.

                – Пойдёмте. А Вашей дочке, уважаемый Председатель, извините, сколько лет? – профессионально насторожённо спросила Лидия Андреевна.

                – Двадцать три года, – ответил тот. – Кстати, если захотите лишить меня родительских прав, то я только рад буду. Может, тогда дочь хоть быстрее замуж выйдет.

                – Пойдёмте, – Лидия Андреевна облегчённо вздохнула.

                И вся группа была, наконец, рада покинуть Аннин двор, выйдя на улицу за калитку, где Председатель повёл гостей к себе.

                Во дворе остались только Анна и Тётка Наталка. Да домашняя живность, постепенно вылезающая и заполняющая собой двор.

                – Наташ. Спасибо тебе! – всхлипнула Анна.

                – Да ну, прекрати, – отмахнулась Тётка Наталка. – Ишь, что удумали! Девчонку от матери забирать. Ироды!... Ещё Найда им моя не по душе, – и Тётка Наталка погрозила кулаком в сторону калитки.

                – Пойдём, Наташ – я тебе огурцов полные вёдра отсыплю, – радостно позвала Анна. – И помидоров дам!

                – Да ну брось, – вдруг остановила её Тётка Наталка. – Что ж я, мразь что ли какая последняя?! – И, подхватив свои пустые вёдра, Наталья, укрывая глаза и лицо платком, бросилась вон со двора.

 

 

* * *

 

 

Спойлер

 

Серый всегда неотступно как хвост ходил с Глашкой. По деревне она водила его с собой, накинув тому на шею лёгкую косынку, или просто положив свою ладонь волку на круп, изредка, чтобы направить, слегка придерживая того за шерсть. Благодаря своему спокойному уверенному нраву Серый в такие моменты ходил с ней рядом, касаясь девчонки пушистым боком и плечом.

Раньше, когда Глашка шла по главной улице, все окрестные собаки спешили укрыться у себя во дворе, изредка подтявкивая оттуда для порядку. Нынче же, когда Глашка появлялась в селе с Серым, вокруг стояла полная тишина. Собаки теперь не только высунуться, но даже заскулить опасались, настолько страшной казалась им эта парочка.

Местные охотники какое-то время переживали, что псы потеряют свои охотничьи навыки под влиянием волка. Но это обошлось. Собаки страшились и признавали только персонально Серого, да его хозяйку.

Во дворе ничего почти не поменялось: при появлении Глафиры с Серым двор пустел, как и ранее. Только пёс Демон, если и задерживался днём в будке, не успев удрать на свои дневные гостевания, забивался туда поглубже и сидел тише воды, остерегаясь пикнуть.

Серый же быстро понял: во дворе никого трогать нельзя – так ему втолковывала Глашка. Что всё во дворе – это его собственная территория, которую нужно беречь и охранять от посторонних. Серый усвоил, что во дворе он после Глашки – первый хозяин. И ко всем же, кто жил на этой территории относился исключительно как к неразумным членам своей стаи, за которой он присматривал, и которую считал необходимым защищать, или, скорее, почти как к своим щенкам. Даже к Демону. Поэтому каждый раз, выходя во двор, Серый начинал с обхода территории, кропотливо помечая каждый уголок границ своих владений по всему периметру, как бы расставляя невидимое защитное заграждение для посторонних.

Был от появления Серого в селе ещё один значительный плюс, чему были несказанно рады все сельчане. Петух Заткнись перестал устраивать свои неудержимые попевки по ночам и слишком ранним утром. По первости его, конечно, ещё включало ночами. Но как только он открывал рот, так тут же, ещё до начала лая просыпающихся собак, Серый, лёжа на полу на коврике рядом с кроватью Глафиры, поднимал свою огромную голову вверх и испускал такой длинный леденящий душу вой, что несчастный петух, чуя присутствие волка буквально чуть ли не за спиной, давился на полувздохе и в стрессе затыкался до утра.

Где в волю Глашка с Серым могли набегаться и наиграться – так это в поле и в лесу. Например, по пути к их бабушке, Настасье Кирилловне, которая безумно любила обоих и всегда с нетерпеньем ждала к себе в гости.

Сельчане к Серому привыкли.

Во-первых, потому, что историю, как Глашка с Серым вдвоём разметали и уничтожили целую банду вооружённых уголовников в селе знал каждый от мала до велика. Изредка количество уничтоженных мерзавцев увеличивалось всё больше. Так, что через какое-то время бандитов в рассказе набралось на хороший вооружённый отряд.

Глафира с Серым пользовались в связи с чем огромным уважением.

Во-вторых, потому, что теперь, Глафиру не приходилось отслеживать, чтобы, ни дай Бог, чего не натворила. Глашка стала с Серым совершенно самодостаточной. Даже будто взрослее и серьёзней, что ли.

Анна в волке души не чаяла. Тот признавал её старшинство и с благодарностью принимал от неё еду и ласки. Но за хозяйку признавал только Глашку. В дочери Анна тоже заметила удивительные перемены. Глафира больше ни во что не влипала, всё время проводя с волком. Мать даже чуть-чуть ревновала Глашку к Серому.

Жизнь стала спокойней.

 

 

* * *

 

 

                Ну а потом.

                Волк прожил у Глашки без происшествий до самой зимы. Но однажды с густым первым снегопадом исчез.

                Три дня Глашка горевала. Анна вся измучилась. Переживания дочери, которая то ревела, как выпь, то бросалась искать и звать Серого, дались матери с трудом. Да и сама Анна привязалась и поняла, что любит нового члена семьи всем сердцем. Но терзания дочери дались тяжелее всего. Калитку не запирали, оставляли открытой.

                На третий день Глафира пропала. Всем селом ходили её искать в ночи. Нашли, благо наваливший сугробы снегопад поутих и оставил на белом ковре вьющиеся змейкой детские следы, ведущие в лес. Там Глашка бегала в ночи по сугробам среди деревьев, лазила по кустам, звала и кричала, глотая слёзы, снова крича и зовя Серого.

                Глашка отказывалась есть. Все в селе знали, какое горе постигло семью Анны, и относились с пониманием и сочувствием.

                На пятый день пропажи друга дочери, Анна хотела уже вызывать врача: Глашка была сама на себя не похожа. Бледная, с ввалившимися щеками, красными глазами и с синими подглазинами, она сидела, отказываясь от еды и смотря всё время в одну точку.

                Но той же ночью на крыльце за дверью Анна услышала тихое поскрёбывание. Анна кошкой скатилась с кровати, бросилась к дверям. На пороге стоял Серый. Топтался, вилял безумно хвостом и от радости тихо подскуливал. Анна сгребла в охапку бродягу за шею и, поцеловав, позвала в дом. Того долго упрашивать было не надо – он рванул мимо Анны в дом прямиком туда, где спала на кровати ЕГО Глашка.

                – Глаша! – запоздало крикнула во тьму Анна, закрывая дверь.

                Оказалось, та не спала, а только дремала, свернувшись калачиком и завернувшись в одеяло.

                Услышав голос матери, вскочила, и тут же руки её утонули в чём-то пушистом тёплом, хоть, явно, и с мороза. И что-то с до боли родное и любимое ткнулось ей в лицо, обжигая влажным и горячим. Глашка, не смея поверить в такое счастье, вскрикнула во тьму: «Серый?!».

Анна опомнилась и зажгла свет.

Серый, прижав уши, чуть прижимаясь к полу, безудержно молотил по воздуху и по всему без разбору хвостом, выписывал вокруг Глашки кренделя и восьмёрки, и нежно и счастливо скулил. Глашка обняла волка за огромную шею, прижалась к тому, зарывшись в густую шерсть и, уворачиваясь от огромного жаркого и беспрестанно лижущегося в лицо языка, не выдержав, заревела в полный голос. Вместе с ней, глядя на обоих, зарыдала и Анна, стоя и прислонившись в дверях спальни. Так и ревели обе, как невесты перед свадьбой. А Серый был счастлив вдвойне. Он извинялся за свою отлучку и всем своим видом говорил: «Больше никогда-никогда».

                Потом прямо среди ночи был пир. Анна заставила Глашку съесть разогретой каши с хлебом. Глашка съела полчугунка. Рядом хрустел сухим кормом Серый, а потом, получив специально прибережённую сахарную кость, обняв её лапами с наслаждением вгрызался, ощущая, как сидящая рядом на подстеленном одеяле Глашка, нежно перебирает ему гриву.

                На утро во всём селе уже трубили: «К Глашке Серый вернулся!».

Всё село вздохнуло с облегчением: «Слава Богу. А то уж все опасались, что без своего кобеля Глашка будет озорничать, и селение опять на военное положение с этим ребёнком перейдёт».

Благо зимой в селе работы не шибко много, к дому Глашки с Серым потянулись зеваки. Все приходили, смотрели и любовались издалека на Глашку, играющую с волком во дворе, и удовлетворённые уходили домой.

 

 

 

* * *

 

 

Спойлер

 

Зима прошла без приключений.

А после окончания весеннего паводка, в селе появилась ещё одна новость. Оказывается, Председатель, который рассказывал прошлым летом репортёрам, как он со своей двадцатитрёхлетней дочерью держал оборону и отбивался от бандитов, получил от тех заверения, что по данному сюжету обязательно снимут фильм и при том именно в их селе с реальными персонажами.

Про то, что бандитское нападение применительно к Председателю является выдумкой, знало по секрету всё село, также зная и сюжет истинной истории про нападение на домик лесника..

Все знали, что этим своим поступком Председатель спас Глашку и Анну от цепких лап органов опеки. И от этого уважение к тому выросло многократно.

Получив от киношников письменное обещание о снятии фильма, Председатель заявился с данным письмом в управление области и объявил, что в следующем году у них в селе будут снимать фильм по поручению Самого… Самого… про героический отпор бандитам. А киношная техника через сломанный мост не пройдёт, ставя под угрозу всё создание будущего мирового киношедевра.

Тут как раз по одному из главных каналов страны передали интервью с Председателем, отснятое летом репортёрами Светланой и Дмитрием. И администрация, области встревожившись и не на шутку испугавшись, такого пристального внимания к проблеме, запланировала долгожданное строительство моста на весну следующего года, аккурат после схода весеннего паводка.

Мост построили на удивление быстро, по всем противопаводковым технологиям, за три месяца. И уже в августе машины с киношниками проехали в село по новому сооружению. Сам мост стали называть «Глашкин», в честь Глафиры, что было, безусловно, справедливым. Ведь если бы не она, то всей этой бы истории, как и самого моста так и не было бы.

Под этим названием мост и вошёл на географические атласы и карты.

Благодаря Глашкину Мосту, автосообщение с селом наладилось ко всеобщей радости.

Говорят, к Анне с Глафирой и Серым в гости стал заезжать небезызвестный капитан Куницын. С Глашкой у них был полный контакт и взаимопонимание. И Серый снисходительно принимал его. Отчего Анна была счастлива.

                Ну а приехавшие в село киношники принялись снимать удивительную сагу про героическую оборону Председателем своего дома по собственному сценарию, срывая селу жатвенную страду. Народу решили привлечь – «Председатель, не горюй!». Почти все жители села. Сначала планировали размахнуть сериал на целый сезон (сериальный, конечно). Но потом, всё-таки, отсняли только три серии. Но зато каких.

                В конце съёмок в селе было устроено грандиозное празднование – и это в середине-то поры сбора урожая!

Прибыли гости из соседних сёл.

На главной улице Председатель, режиссёр киносаги, представители киногруппы и села стояли на большой  построенной для такого случая сцене посреди села. Выступающие по очереди брали слово и толкали торжественные речи перед веселящейся толпой, поздравляя всех с прекрасным отснятым киноматериалом и с безнадёжно проваленным сбором урожая.

Внезапно, выступающий на сцене продюсер замолк на полуслове, ошарашено смотря куда-то вдаль поверх толпы. Постепенно все затихли и повернули головы в том же направлении. Из калитки дома неподалёку от места торжества вышла маленькая девочка, одетая, несмотря на жару в красный плащик, что придавало ей сходство с Красной Шапочкой. Но самое необычное было то, что эта кроха шла, положив руку на спину огромадного красавца волка-переростка. Все киношники и гости открыли рты от удивления. А эта парочка, как ни в чём ни бывало, проследовала мимо всех и направилась по главной улице на выход из села в сторону поля.

– Кто это? – удивлённо пробормотал режиссёр стоящему рядом Председателю.

– Ооо, – улыбнулся тот. – Эта одна из наших Главных Достопримечательностей в селе. Это наша Глашечка.

И замолчал, продолжая счастливо улыбаться чему-то своему, очевидно, считая, что этим и так сказал достаточно для объяснения.

А девочка всё удалялась со своим волком, мерно и неторопливо помахивающего пышным белым хвостом.

А все молчали и, любуясь, глядели им вслед.

 

 

 

                           К О Н Е Ц                           

 

© 2019 г. Сергей Вестерн

 

[Tornaul]

Игорь.

Большое спасибо за помощь в вёрстке-оформлении размещения текста СКАЗКИ.

[Nordicus]

Сергей, да не за что )) Пиши, обращайся - поможем, чем сможем 

[Tornaul]

В 03.04.2019 в 09:06, Nordicus сказал:

Сергей, да не за что )) Пиши, обращайся - поможем, чем сможем 

Обязательно. - Спасибо ещё раз.

 

Прочитал тут эту повесть-несказку детям - получил кучу недетских вопросов. Поняли явно всё, но увлеклись произведением по-взрослому.

 

А их родителям, наоборот, просто дико понравилось - слава богу, без лишних вопросов.

 

Подозреваю, что Шарль Перро - когда издавался в свои мрачные времена в XVII веке, наверняка, оставлял пометку - "детям не читать, дабы мозг потом не выносили".

Изменено 7 апреля, 2019 пользователем Tornaul